Книга Давай поиграем, дракон!, страница 41 – Даха Тараторина

Леонард не смотрел, не слушал, не думал об этом.

Цель одна. И до неё осталось совсем немного.

Шаг, шаг, прыжок! Человек впечался бы в стену, расквасил нос и тут же пришёл в себя, но дракон снёс дверь с петель и в мгновение ока оказался рядом с холодеющим, лёгким, невесомым телом.

— Я здесь! Ты слышишь? Пижма! Я здесь!

Он схватил её за руку и прижал к губам, а потом оказался в каком-то новом, незнакомом мире, глядя в чуть изменившуюся, но уже слишком хорошо знакомую спину.

— Ну же, посмотри на меня!

Но она не узнавала. Напуганная, неловкая, отличающаяся от привычной уверенной в себе Пижмы, как Леонард от покойного брата, она бежала, спотыкаясь, теряя равновесие, стирая грязь со стен домов в переулке светлыми рукавами платья. И дракон с ужасом понял, что, если она сбежит, всё закончится. Не будет больше ссор и крепкого рукопожатия примирения, не будет непослушных, лохматых волос, не будет нарочито грубых шуток и щербинки между зубами, которая словно нарочно привлекает к себе внимание, когда Пижма улыбается. Нет, не улыбается. Она всегда ухмыляется: саркастично, ехидно, горько… Но он должен сделать эту улыбку искренней.

Леонард бросился следом, не думая о том, как погоня за беззащитной женщиной выглядит со стороны и чем может закончиться.

— Мужчина, отстаньте от меня немедленно! — возмутилась Пижма, ускоряясь.

— И не подумаю! — преследователь бежал возмутительно ровно и даже не запыхался, в отличие от неё.

— Чего вам надо? Белый день на дворе, никто вам не позволит меня изнасиловать, а денег всё равно нет! — она на ходу вывернула глубокий карман платья, демонстрируя прореху, свидетельствующую не только о пении финансами военно-патриотических песен, но и о её полнейшей несостоятельности как хозяйки.

— Во всех мирах у тебя мысли только о том, что у меня ниже пояса! — дракон обиженно одёрнул тунику. — Я, может, поговорить и познакомиться поближе хочу!

— Я с вами уже достаточно познакомилась: вы мне не нравитесь. Отцепитесь немедленно или я закричу!

— Пижма, кончай дурить! Ты же прекрасно, знаешь, кто я! Ты должна чувствовать!

О, она чувствовала! Она ещё как чувствовала дурманящий запах ромашки, исходящий уже не от мужчины, а от чего-то, что находилось намного ближе, словно воспоминание о давно забытом сне, который всё никак не удаётся ухватить за хвост. Причём хвост этот почему-то казался ей чешуйчатым. И чем ближе, чем реальнее становился мужчина, тем более далёкой и неправильной начинала казаться вся её жизнь, пронёсшаяся точно за десять минут.

Покрывались рябью, тускнели неправильные решения, исчезал в беспамятстве бывший муж, которого она, кажется, любила больше всего на свете. А теперь… Каким он был? Как сделал предложение? Какую обувь носил? Она не помнила. Да и помнила ли раньше или просто не задумывалась?

Рука метнулась к бедру в поисках оружия: защитить, обезопасить привычное бытие, не дать вернуть себя… Куда? Где было её место, если не здесь?

Внимательная мама, подарившая ей столько заботы, сколько Пижма никогда не видела в реальном мире…

В реальном? Тогда этот — какой? Нет, нет, нет! Этот мир правильный, он настоящий! Она здесь счастлива! Или всё-таки нет?

Она бежала всё уверенней, привычней, то отрываясь от погони, то неосознанно подпуская ближе и путаясь в водовороте собственных мыслей. Что из происходящего реально? Семья, не желающая с ней разговаривать? Презирающая непутёвую дочь мама? Мужчина, способный превращаться в дракона и читающий рассохшиеся книги по ночам?

Нет! Нет, это всё неправильно! Она выбрала свою вселенную, она приняла решение! Здесь у неё была дочь. Разве сумеет она променять своего ребёнка на сколь угодно прекрасное приключение?

У неё есть дочь. Точно, есть. Только… как её имя? И какого цвета у неё глаза?

Леонард не сдавался, мчался следом так отчаянно, словно догонял собственное сердце:

— Пижма!

Женщина закричала, закрывая уши ладонями. Она дёрнула на себя дверь ближайшего подъезда и взлетела по ступеням. Первый этаж, второй, третий… На девятом выход на крышу, благо, открытый. Она выскочила на площадку, вдыхая почему-то затхлый воздух, не способный наполнить лёгкие.

— Пижма, пожалуйста! Ты нужна мне! Прошу тебя, вернись!

— Как зовут мою дочь?!

По её щекам текли слёзы. Нет, она не захлопнула за собой чердачную дверцу. Потому что в том миг, когда Пижма поднялась на крышу, она вспомнила, почему жизнь всегда казалась ей картонной. Потому что её никогда не было. Всего лишь глупое испытание, шутка всесильных колдунов.

— Как её имя?!

Леонард остановился, не решаясь приблизиться к замершей на самом краю крыши женщине. Он проговорил шёпотом, но она услышала, ведь настоящий Леонард стоял рядом и держал её за руку, а не топтался в десяти метрах, прикрывая лицо от бросающегося пылью ветра:

— Я не знаю.

Пижма отвернулась, посмотрела вниз: мир съёживался, сворачивался и падал в небытие. Он был создан для неё. Из страхов и фантазий одинокой девчонки, которая никогда не признавалась, но очень хотела быть такой, как все. Что останется от этого неправильного, сотканного из неосознанных желаний, но всё-таки её мира, когда она исчезнет?

В руке появилась длинная острая спица, украшенная удивительно тонкой резьбой. На эту спицу маги-эстеты нанизывали крохотные закуски на приёме в совете. Это она знала, а имя своей дочери — уже нет.

Горячее и мокрое соскользнуло с подбородка и капнуло на вытянутую вперёд ладонь.

— Я тоже, — хрипло проговорила она прежде, чем проткнуть кожу остриём.

Она очнулась в объятиях Леонарда. Сжимающий её плечи изо всех сил, зажмурившийся, он казался сильнее и увереннее, чем за всё время их знакомства: держал своё и не собирался отпускать. Пижма провела по лицу тыльной стороной ладони, стирая слёзы. Она плакала? С чего бы? Как будто упустила что-то важное, но что?

— Всё закончилось? — она неуверенно пошевелилась в руках дракона.

Открыв сначала один, а потом второй глаз, удостоверившись, что страшное и правда позади, Леонард только крепче прижал её к груди:

— Кажется, да. Они впихнули тебя сюда одну. Я очень испугался.

— Я тоже, — девушка поправила съехавший рукав платья. — Только ни черта не помню. Но, если я здесь, значит, полоса препятствий пройдена?

— Хочется верить. Пойдём отсюда.

Ветви Изначального Древа осторожно, как кокон гусеницу, оплетали её тело. Пижма высвободила руку, и они сразу разошлись в стороны.

— Постой! Есть ещё кое-что, что я должна сделать.

Пижма поймала ускользающую ветку, очень надеясь, что делает всё правильно, и что Ленора, раздавая указания, ничего не напутала. Девушка задумчиво вытянула губы трубочкой: до чего же глупо она сейчас смотрится! Но всё равно, как учили, прижала ко лбу тончайший зелёный лист и вытащила из самых дальних уголков памяти день, о котором предпочла бы забыть как можно скорее: ужас и бессилие, тёмное сырое помещение, наполненное не стоящими без дела пыточными инструментами, старика с мёртвыми голодными глазами, замахивающегося плетью на беззащитную, скованную жертву…