Книга Локдаун, страница 22 – Питер Мэй

Он выпрямился и заговорил с серьезным видом:

– Господин судья, – торжественно произнес он, обращаясь к невидимому судье, – я двигался в западном направлении по южному пути для пешеходов, когда обвиняемый и другие неизвестные субъекты нападения появились из защищенного пространства, расположенного с краю проезжей части. – Потом он расслабился и усмехнулся. – Знаете, нас посылают на курсы иностранных языков, чтобы научились говорить вот так.

– А у вас хорошо получается.

– Мне всегда легко давались языки. Я и матерным прекрасно владею.

– Мне нравится ваш акцент.

– Правда? Большинство присутствующих над ним смеется. Даже в Шотландии меня называли неотесанным мужланом. Так там называют выходцев с нагорья.

– Я рада, что вы мне рассказали. А вы такой?

– Какой?

– Неотесанный мужлан с нагорья.

– Еще бы.

Эми посмотрела на него как будто в первый раз. Была в нем какая-то неожиданная открытость. Ни намека на позерство и двусмысленность, и он явно не пытался балагурить. Он был здоровяком с большими кулаками, которые могли бы причинить немалый ущерб, вздумай он пустить их в ход, и все же в его манерах было что-то обезоруживающе мягкое. И при взгляде на его руки Эми заметила кольцо.

– Давно вы женаты?

– Восемь лет, – без колебаний ответил Макнил.

– Есть дети?

Он улыбнулся, и Эми заметила в улыбке нежность.

– Да, сынишка. Восемь лет. Замечательный парень!

– Как его зовут?

– Шон. В честь его отца. – Когда Эми нахмурилась, он пояснил: – Шон – это Джон по-ирландски, но я предпочитаю зваться Джеком. Видите ли, моего отца зовут Шон. И его отца так звали, и отца его отца. Слишком много Шонов в семье, от самых ирландских корней. Но я не смог нарушить традицию, причем именно Марта спросила: «Как насчет Шона?» Мне показалось, что звучит отлично.

– Марта. Это ваша жена?

– Ага.

Вечеринка подходила к концу. Подошел кто-то из отдела токсикологии и спросил, не хотят ли они присоединиться и пойти съесть карри. Но Эми сказала, что лучше поедет домой. И Макнил тоже. Зал быстро опустел, и Макнил предложил:

– Я вызову такси, если хотите.

– Спасибо.

Он помог Эми выкатить кресло на улицу. Улицы были запружены выпивохами, высыпавшими из пабов и баров на теплый летний воздух. Макнил довез Эми до угла, где группка молокососов, болтающая на каком-то славянском языке, потягивала «Фостерс» из банок. Один взглянул на Эми и что-то сказал, вызвав смех остальных. Макнил схватил его за шиворот и почти оторвал от земли. Пивная банка со звоном заскакала по мостовой.

– Если тебе есть что сказать, малыш, скажи лучше мне. И на языке, который я пойму, мать твою!

Товарищи юнца тут же нахохлились, но осторожничали и приближаться не стали.

– Не надо, Джек, не надо. Пожалуйста, – сказала Эми, и Макнил отпустил юнца, отпихнув в объятья товарищей.

– Прости, – смущенно сказал он ей и покатил кресло по Шафтсбери-авеню.

– Зачем ты это сделал?

– Ненавижу несправедливость.

Он упорно смотрел только перед собой.

– Что, по-твоему, он сказал?

– Какую-то гадость. О тебе.

– К этому привыкаешь, – сказала она. – Меня всю жизнь обзывали узкоглазой. И даже похуже. А теперь я узкоглазая калека.

И стоило это произнести, как Эми поняла, насколько печально это звучит. А ей не хотелось грустить. Она видела, во что превращает людей уныние.

На Шафтсбери-авеню Макнил остановил такси. Водитель извинился – у него не было пандуса.

– Можем подождать следующую машину, – сказала Эми.

– Не нужно, – ответил Макнил.

И поднял ее из кресла как пушинку, в его крепких и сильных руках она выглядела ребенком. Он посадил Эми в такси, а потом засунул и кресло.

– Поеду с тобой, – сказал он. – Тогда и рядом с домом не возникнет проблем.

– Ты совершенно не обязан это делать, – сказала Эми во время поездки.

– Мне все равно больше нечем заняться.

– Дома тебя ждут жена и сын.

Повисла долгая тишина. Макнил смотрел в окно на проплывающие огни и не отвечал.

– Разве нет?

Он повернулся к Эми, и в отблесках мелькающих уличных фонарей она заметила его взгляд раненого зверя. Макнил потупился.

– Нет, – наконец сказал он. – Не ждут.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем она набралась храбрости для вопроса.

– Почему?

– Мы разъехались, – ответил он, вот так просто.

Он смотрел на свои руки, лежащие на коленях, и крутил обручальное кольцо. Эми поняла, что объяснять он ничего не будет, и лучше не спрашивать.

Они проехали по Тауэрскому мосту на южный берег, мимо замысловато подсвеченного Тауэра. Таксист высадил их на углу Гейнсфорд-стрит и Шад-Темзы.

– Я провожу тебя до двери, – сказал Макнил, когда вынес ее из машины и усадил в кресло.

– Совершенно необязательно, честно. Я уже большая девочка. И постоянно возвращаюсь домой в темноте.

– Ага, но я все равно буду волноваться, Не беспокойся, я не собираюсь напрашиваться на чашку кофе. Я его не пью.

Он расплатился с водителем, и Эми набрала код на воротах. Макнил распахнул их, и они вдвоем пересекли двор, к пандусу у входной двери Эми.

Она нахмурилась.

– Странно.

– Что именно?

– Над дверью не горит свет. А я всегда включаю его, когда ухожу.

– Показывая грабителям, что квартира пуста?

Эми покосилась на него.

– Чтобы видеть, куда вхожу.

Она отперла дверь и открыла ее. Квартира была погружена во мрак. До выключателя легко было дотянуться из инвалидного кресла, но свет не включился.

– Где щиток? – поинтересовался Макнил.

– На верхнем этаже.

Макнил взглянул на бесполезный подъемник у подножия лестницы.

– И как же ты поднимаешься и спускаешься, когда нет электричества?

– Такого раньше не случалось.

Макнил закрыл дверь и снова поднял Эми из кресла. Она обняла его за шею и вспомнила, как чувствовала себя под надежной защитой, когда отец нес ее вверх по лестнице в спальню и пел на ночь. «Отнеси меня на край света, отнеси».

– Показывай дорогу, – попросил Макнил и пронес ее в темноте по двум лестничным пролетам в просторную мансарду наверху. Ее освещали через окна уличные фонари, наполнив бледно-желтым сиянием. Макнил осторожно опустил Эми в инвалидное кресло, стоящее на верхнем этаже, и открыл дверцу электрощитка. Щелкнул тумблером, и тут же включился свет. Макнил покачал головой.