Книга Стася и Тим., страница 38 – Лана Черная

На телефоне с десяток пропущенных вызовов – большинство от Крутова. И смс: «Ася у меня». Игнат устало опустился на стул, набрал номер…

…Тимур приехал утром. Рассказал, что встретил Асю случайно. Привязались на улице уроды какие-то, а она и не защищалась. Не кричала. Тимур бы мимо проехал, не один был, но девушка была босая и полуголая. В таком виде не гуляют по ночам под дождем. Он вмешался. А потом узнал Асю. Он звонил Игнату, но тот забыл телефон дома. Спасал незнакомую идиотку, в то время как с Асей едва беда не случилась. Искал по всему городу и даже не догадался позвонить другу. Они проговорили несколько часов, выпили не одну чашку кофе. А потом Тимур предложил открыть Асе свой тату-салон.

— Ее нужно отвлечь, - он взъерошил волосы, стянул перчатки, почесал ладони. — Иначе она сойдет с ума, понимаешь?

Игнат понимал, как и то, что в эту ночь они могли потерять ее. И от этого понимания становилось тошно.

— Или с моста сиганет, - добавил Тимур мрачно. — И мы с тобой не поможем.

Не помогут, хоть Игнат и пытался. Психиатр, таблетки, путешествия, - ничего не помогало, даже рисование. Она ломала кисти, резала холсты. Пока Игнат не попрятал все колюще-режущие предметы в доме. Странно, что проделанное Игнатом не дало никаких результатов, а Сварог вытащил Асю в считанные часы и теми же средствами. Почему?

— Где она сейчас?

— У меня. С ней Кирилл и психиатр. Алекс посоветовал – мировой мужик. Когда я уезжал – она рисовала.

…Это было спустя три месяца после того, как Ася потеряла ребенка и едва не умерла сама. Игнат ставит чашку на подоконник. Ася вздрагивает и смотрит на него.

— Снова прошлое? — и не вопрос даже, констатация факта.

Игнат кивает, а Ася протягивает ему сигареты и зажигалку.

Закуривает…

…Со временем Ася ожила, стала снова улыбаться. И рисовать. Желающих разукрасить свое тело оказалось не так уж и мало. Но это потом, а сперва она боялась. Отказывалась рисовать что-то на людях. И чтобы побороть ее страх, Игнат стал ее первым клиентом.

— Ты серьезно? – улыбалась Ася, когда он разделся и заявил, что она может использовать любую часть его тела. Игнат кивнул.

— И ты не боишься? – не унималась Ася, рассматривая его, словно видела впервые. — Татуировка – это же навсегда. Или тебе сделать временную? Кажется, такие тоже есть… - она призадумалась, закусив кончик карандаша.

— Делай, какую хочешь, - улыбался Игнат тому, как она разглядывала его, будто диковинную зверушку.

— А рисунок?

— Целиком и полностью отдаюсь твоей фантазии, - он развел руками.

— И где хочу? – она лукаво сощурилась, скользнув взглядом по его бедрам  и ниже.

Игнат усмехнулся, расстегнул ремень.

А Ася хохотала  так счастливо и заливисто, что не удержаться.

Их поцелуй был со вкусом акварели и смеха. Нежный, долгий и непозволительно искренний. Единственный, который так и не перерос в нечто большее…

…Игнат выдыхает облако дыма. Смотрит в ночное небо, где висит бесстыжая луна.  В ту ночь тоже было полнолуние. И Ася сделала-таки ему татуировку.

«Only God can judge me» у самого сердца.

— Если ты не веришь в Бога, — сказала она в ту ночь, растирая пальчиками заживляющий крем по витиеватым буквам на его груди, — Он будет верить в тебя.

И Он верил, раз Игнат, чье тело трижды пробито пулями, до сих пор топчет эту землю.

— Ася… — сглатывает колючий комок, внезапно забивший глотку.

— У него семья, Игнат, — перебивает Ася с печальной улыбкой. И у Крушинина, повидавшего на своем веку столько дерьма, что хватит на десяток жизней, в груди болезненно сжимается.

— У него дочь, Ася. Всего лишь ребенок…

— Всего лишь ребенок, — эхом откликается Ася. И он слышит боль в каждом ее вдохе и выдохе, в каждом слове, произнесенном вслух и невысказанном. — Его дочь.

И тут же вздыхает, кладет розу на подоконник рядом с чашкой Игната.

— Зачем он вернулся, Игнат? — и смотрит так, что кишки наружу выворачивает. Он пожимает плечами, уходя от ответа. — Ты же его лучший друг! — она впервые за десять лет повышает голос. Сжимает кулаки, яростью нокаутируя его. — Ты не можешь не знать!

— Мы не виделись десять лет, Ася, — спокойно парирует Игнат, на этот раз отделываясь полуправдой.

— Врешь.

— А если скажу, что он прилетел за тобой?

Она широко распахивает глаза, в которых черными точками проступает боль. И не верит, а ведь он не лжет. Тимур действительно вернулся за Асей, а еще, чтобы, наконец, поставить в их прошлом жирную точку.

— Спустя десять лет? — смеется, уткнувшись лбом в стекло. — С чего бы?

— Потому что любит, — в который раз за этот вечер повторяет Игнат. — И потому что его любишь ты. Это же так просто. А еще потому, что мне надоело играть в этот долбанный, никому не нужный спектакль. Надоело изображать счастливого мужа. И по шлюхам бегать надоело.

Кулаком по подоконнику и спрыгивает с него. В несколько шагов добирается до раковины, наливает в стакан ледяной воды, выпивает залпом. Чувствует на себе пристальный взгляд изумленных рыжих глаз.

Бедром опирается о раковину, избегая смотреть на Асю, вздыхает, пятерней прочесав отросшие волосы.

— Я уже не мальчик, Ася. Я семью хочу, детей. И тебе семья нужна, понимаешь? Нормальная семья, а не эта жалкая пародия. Даже этот дом…его Руслан не нам подарил, а тебе и Тимуру. И все это…

— Крушинин, ты что, влюбился?

— Влюбился? — переспрашивает, ошарашенный ее проницательностью. Впрочем, они никогда и ничего не скрывали друг от друга, когда-то давно здраво рассудив, что в этом мире им больше некому доверять. И давно научились понимать друг друга с полувзгляда. — Нет, Ася, я не влюбился, — потому что то, что он чувствует, не укладывается даже в банальное слово «любовь». Это что-то гораздо большее. Настолько, что не умещалось в нем. А без нее вообще не имело смысла. Острая потребность быть рядом, просыпаться с ней в одной постели, и быть только ее. — Это нечто большее, Аська. Нечто большее…

И память снова бьет под дых воспоминаниями…

…Он не успел на похороны. Степан Прохоров, с которым Игнат прошел огонь и воду, погиб, спасая его, Крушинина. Закрыл собой, приняв в свое тело львиную долю пуль, предназначавшихся Игнату. Того тоже зацепило и он провалялся в госпитале больше месяца, ни на минуту не забывая последнюю просьбу напарника присмотреть за его дочуркой. И фотографию ее в васильковом платье и с белыми лентами в темных волосах берег как зеницу ока. А еще он точно помнил, что уже где-то видел эти большие синие глаза и шальную улыбку. Вспомнил не сразу, а когда вспомнил чокнутую самоубийцу с моста, которую он вытащил в ночь, когда искал Асю, — решил, что непременно познакомится с ней.