Книга Цена притворства, страница 44 – Снежана Черная

— Она переживёт, — философски отозвался Бультерьер. — Ещё что-то?

— Да! — выпалила я. — Одежда. Она неудобная и колючая.

Свитер действительно кололся как стадо ежей. Штаны пришлось подкатать, но подпоясаться было нечем, так и висели на бёдрах. Впрочем, под мешковатым свитером этого не было видно.

— Она нормальная, — спокойно ответил мужчина. — Просто ты избалованная девчонка, привыкшая к одежде хорошего качества.

А вот это уже обидно! Я даже плакать перестала. Как он может считать меня избалованной?! Меня можно назвать разными словами, но «избалованная» — нет, не может быть одним из них!

— Ну ты и зануууда, - скривилась я, подтягивая спадающие штаны, — «она нормальная», — перекривляла я Бультерьера.

Он же согласно развёл руками, кивнул и улыбнулся со свойственным ему «очарованием». И я тоже зачем-то улыбнулась. Наверное, получилось глупо. К счастью, я не видела себя со стороны, чтобы сильно этому огорчиться.

Спать мы ложились по отдельности (точнее, оккупировав дальнюю комнату, я подпёрла дверь стулом, для надёжности придвинув ещё и стол), но ночью я вновь проснулась, уткнувшись носом в его грудь. «Чёрт с тобой», — мысленно махнула я рукой. Повернулась на другой бок и мгновенно уснула.

* * *

На следующий день Данила расположил мишени на расстоянии нескольких метров друг от друга и командовал, в которую из них стрелять — причём делать это нужно было быстро!

«Первая, пятая, третья…»

По мере увеличения скорости он заставлял меня вставать в позицию для следующего выстрела, пока отстрелянная гильза ещё летела на землю.

В таком ритме у меня ничего не получалось. Я злилась — на себя, на Бультерьера и даже на ни в чём неповинный «глок». Несколько раз отбрасывала оружие, намереваясь уйти с импровизированного стрельбища. Но Данила всякий раз бережно, но твёрдо возвращал назад, поднимал пистолет, вкладывал мне его в руку и снова начинал раздавать команды, время от времени издевательски интересуясь:

— Принцесса устала?

От его саркастического тона я снова злилась, и желание застрелить его самого увеличивалось в геометрической прогрессии. Чертыхаясь и бросая на мужчину гневные взгляды, я всё-таки снова становилась в исходную позицию. Казалось, это будет длиться до бесконечности.

«Пятая мишень, вторая, первая…»

Когда же у меня начало более или менее получаться быстро реагировать и поражать цель на скорость, Данила пошёл ещё дальше: начал прививать мне умение поражать цель в движении.

Другими словами, бегать по лесу и прицеливаться на ходу. Это он так называет. На самом деле о том, чтобы прицелиться, не было и речи. Приходилось просто палить наобум и при этом попадать в цель.

«Чем дольше пауза, тем точнее ты прицелишься, но в условиях реального боя все происходит в разы быстрее, чем на тренировке, — говорил он, — и ты должна быть к этому готова»!

Наши уроки становились всё более интенсивными и физически сложными. Я уже давно перестала обращать внимание на ноющую боль в плечах и в правой руке. Собственно, болело всё тело, но кого это интересовало? Меня точно нет. А Данилу и подавно.

Незаметно для себя, я даже в мыслях всё чаще называла его по имени. А он перестал иронизировать и называть меня «принцессой».

* * *

— Даня, давай поговорим.

Перемыв грязную после ужина посуду и прихватив с собой чашку с чаем, я расположилась на шкуре какого-то животного. Хоть убей, затрудняюсь ответить какого именно.

Дрова в печке весело потрескивали, свечи отбрасывали слабый свет на стены — это всё можно было бы назвать семейной идиллией, если бы не монотонный звук ножовки по металлу. На столе перед Данилой стояли внушительного вида тиски. Зажав в них ружьё, он ножовкой отпиливал длинный ствол.

— Ты что, тоже писарем в штабе отсиделся*?

Он лишь бросил на меня короткий взгляд, который можно было расценить как вопросительный. Да, за два дня непрерывного контакта, у меня появились некоторые навыки в общении с особо молчаливыми. Проблема заключалась лишь в том, что общения как такового не было. На прямые вопросы он отвечал односложно или вообще игнорировал. На провокации не вёлся, в общем, как разговорить его, я не знала.

— Забудь, фильм такой есть, — махнула я рукой и добавила зачем-то, — про писаря.

Поднявшись с пола и захватив с собой чашку с чаем, я направилась к нему.

— Ладно, давай так. Ты отвечаешь на мой вопрос, а я — на твой. Что-то вроде игры. Идет?

Данила слегка усмехнулся и отложил свою пилку. Кажется, это положительная реакция. Воспрянув духом, я воодушевлённо начала прокручивать в голове заранее заготовленные вопросы, выбирая наиболее важные из них. Мало ли.

— Кто пытался меня убить?

— Конкуренты твоего отца, — нехотя ответил он. И без перехода спросил:

— Что у тебя с тем очкариком?

— Он мой друг! – ответила я уверенно и нарвалась на скептический взгляд прищуренных глаз. — Что? — не выдержала.

— У тебя нет друзей. А если бы и были, спешу тебя расстроить: между мужчиной и женщиной дружбы нет и быть не может.

Я вспыхнула и уже хотела с горячностью возразить, но вспомнив о шансе узнать побольше, отложила дискуссии о Тохе до лучших времён.

— За что меня хотят убить конкуренты отца?

— Сама подумай.

Хмм… Если отец, как говорит Данила, мёртв, то… из-за наследства?

— Но ведь есть ещё мама. И Алекс, - произнесла я вслух.

— Твой брат несовершеннолетний, а женщина, которую ты считаешь матерью, ничего не наследует. Пока твой брат не подрастёт, ты — единственная наследница, Ася.

И снова без перехода:

— Ты спала с ним?

Ошалело моргнув, я лишь с некоторым опозданием поняла, что речь идёт всё-таки о Тохе. Бультерьер сканировал меня прищуренным взглядом, в то время как сама я еле держалась, чтобы не прыснуть со смеху.

— Нет, — ответила, взяв себя в руки, — но предложение руки и сердца получила.

— Согласилась?

— Это уже второй вопрос. Сейчас моя очередь, — ответила я, твёрдо для себя решив ковать железо пока горячо. — И что же им всем нужно? Деньги, акции, фирмы?

— И деньги, и акции, и фирмы… И ты им всё это отдашь.

— Ты с ума сошёл? — спросила на полном серьёзе. — Они отца убили и вместо наказания получат своё? Это, по-твоему, справедливо?

— Не уверен, что со свернутой шейкой тебя ещё будет интересовать какая-то справедливость.

Возможно, Бультерьер и говорил разумные вещи, но признать его правоту я была не готова.

— А как насчёт тебя? — спросила я с вызовом. — Мой отец считал тебя членом семьи. Мне даже иногда казалось, что тебя он ценил больше, чем меня. Уверена, ты и сам это знаешь. Совесть не мучает? Отомстить не хочется?