Онлайн книга «Божественный театр»
|
Трактирщик загрустил, сообразив, что дармовых представлений ему, похоже, нынче не будет, и пустился подпевать другу, честя на все корки «скотину Дони», которого в глаза не видал. Не видал же он его потому, что труппу Папаша Муниц всякий год набирал заново – как правило, из последних неудачников либо же дебютантов, впервые пробующих себя в актерском ремесле. Ибо кто успел узнать Дракона не понаслышке, работать с ним второй раз категорически не хотел. Тиран и самодур Папаша Муниц был скор как на словесную, так и на физическую расправу. Платил он мало, ярился много и за всякую провинность норовил еще и вычесть из жалованья. Старик отличался одним-единственным достоинством – горячей и неизбывной любовью к лицедейству. Которая и заставляла его сколачивать ежегодно труппу, выспренне именуемую «Божественным» театром, и колесить с нею по городам и весям королевства Нибур. Особых доходов это не приносило, но все же он спасал от голодной смерти собственное семейство и тех несчастных, которым больше некуда было податься. Бежали от него охотно, пользуясь любой возможностью. Так что поэту Дони Коту, можно сказать, повезло с невесть откуда взявшимся меценатом. И, хотя дальнейшие гастроли и впрямь оказались под угрозой, никто из сотоварищей Дони, оставшихся у Дракона, его не осудил… Покуда антрепренер Муниц исходил желчью, а трактирщик Бун подпевал, стол перед ними постепенно оказался накрыт – словно бы сам собой. Заняли свои места чистые полотняные салфетки, выстроились стройным кругом соусники. Звякнув, легли по сторонам от расписных фарфоровых тарелок ложки, вилки и ножи. Явилась полная с верхом хлебница. И негромким, но умиротворяющим рефреном к бурному дуэту друзей примешалось заманчивое перечисление возникавших одна за другой на столе закусок. – …Колбаски охотничьи – кто бы меня такими попотчевал!.. Язычки соловьиные – час назад еще пели… Ветчинка сахарная, марципановая… Огурцы, варенные в меду… Рыбка жареная – заморская, говорящая… Яйца, икоркой фаршированные, – сам только что снес… Трактирщик вслушался первым, не выдержал и захохотал. Муниц умолк на полуслове и с подозрением уставился на парня, хлопотавшего возле стола. А тот, составляя с подноса блюда, затараторил еще развязней – как расценил это привыкший к безмолвному трепетанию своих актеров Дракон: – Креветки – нет, креветищи! – праздник души, именины сердца… Пирожок… крупновато, конечно, хозяйка нарезала, но ничего, глазам стыдно, зато сердцу радостно… – Что он мелет, этот идиот?! – рявкнул Муниц. Корхис, изо всех сил пытаясь сдержать смех, замахал руками: – Ох-ха-ха… Не сердись, дружище, умоляю! – и беззлобно попрекнул говорливого слугу: – А винцо-то? Забыл? – Как можно! – Тот состроил обиженную мину. – Просто вы с каером… беседовали, а хотелось бы, чтобы этому дивному дару небес было уделено должное внимание! – И то верно. Ну, неси давай… Парень сорвался с места и вернулся через полминуты – с подносом, на котором красовалась пыльная, обросшая паутиной бутыль чудесного двадцатилетнего вина «Королевская гроздь». При виде ее свирепый Муниц притих. И стоически молчал, покуда несносный молодой болтун, нахваливая вино, обтирал бутыль белоснежным полотенцем, откупоривал ее и разливал драгоценный напиток по стаканам. – Прошу! – Ступай, поторопи Арду с уткой… – начал Корхис. – Уже, – успокоил его слуга и наконец-то исчез с глаз долой. Папаша Муниц пригубил редкого вина. Попыхтел немного, смакуя. Потом все-таки заметил сварливо: – Балуешь ты своих работников, старина. Где это видано, чтобы так с хозяином разговаривать? Вот у меня… – Пустое! – отмахнулся Корхис с улыбкой. – Да… я этому парню, пожалуй, и впрямь многовато позволяю. Только он того стоит, поверь. Шустрый, в руках все горит, а уж каков комик – в театр ходить не надо! Три дня всего работает, народ веселит, так выручки чуть ли не в полтора… – Комик? – перебил насторожившийся антрепренер. – Ну! – обрадовался трактирщик. – Взял его на лето, а теперь думаю, как бы уговорить совсем остаться. В жизни столько не смеялся!.. Ты отведай-ка пирога, Мунни, кухарка нынче в тесто кой-чего добавила, как Волчок присоветовал – так его звать, мальчишку-то. Отменно получилось… Он еще и кухарить горазд! Корхис с аппетитом зачавкал сам рекомендованным пирогом. Антрепренер же вдруг передумал жаловаться на судьбу. Вместо этого пригубил еще вина и вкрадчиво спросил: – Не дашь мальчишку взаймы на вечерок? Поглядел бы я, на что он способен… – Бери да гляди, – беспечно ответил гордый своим приобретением трактирщик. – Только насовсем не отдам, и не надейся! Самому нужен!.. * * * Часом позже «мальчишка», приведенный Муницем из «Веселой утки», стоял на грубо сколоченных подмостках в амбаре, предоставленном театру во временное пользование городским советом Байема, и его разглядывали семь пар любопытных глаз, не считая озабоченных хмурых буркал самого Дракона. – Некрасивый, – шепотом вынесла вердикт Иза Стрела, «злодейка-разлучница» труппы, женщина замужняя, но не упускавшая случая пофлиртовать. – Нос длинный, губы узкие… – На себя посмотри! – огрызнулась Кобра, жена Дракона – в миру Фина Пышечка, бессменная «мать семейства» и по совместительству кассирша «Божественного» театра. – Жердина безмозглая! Что тебе до его красоты? И вообще – на кой она комику? – Ни на кой, – поддакнул многотерпеливый муж Изы, герой-любовник Беригон Ветер. Иза бросила на супруга нежный взгляд, и красавчик Беригон приосанился. – Зато улыбка у него хороша, – сдержанно заметила прима Тала Фиалка, заступавшаяся всегда и за всех. – И держится молодцом, не трусит, – одобрил возможного новобранца «злодей» Аглюс Ворон, огладив свою роскошную смоляную шевелюру до плеч. Пожилой и добродушный «благородный отец» Титур Полдень закивал: – Ничего вроде парнишка, бойкий. Кобра поджала губы: – Все вы бойкие, когда не надо! Цыц!.. Дайте послушать! Пиви Птичка, хмурая рыжеволосая субретка, промолчала. Как всегда. – …А, «Излишнее усердие»? – говорил тем временем Папаше Муницу предмет обсуждения. – Эту пьесу я наизусть знаю. Раз десять в Юве смотрел, в Королевском театре. Мне и суфлировать не надо. Что забуду, на ходу сочиню. – Сочинишь? – закипал Муниц. – На ходу? Да ты на сцене-то стоял хоть раз?! Это тебе не по кабаку с подносом бегать! – Не только стоял, – плутовски улыбался новобранец, словно не замечая его закипания. – И пел, и танцевал. – Где? Когда? – Давно дело было, еще в детстве. У князя Готти я играл, в домашнем театре. |