Онлайн книга «Пьяные птицы, веселые волки»
|
– Здравствуй, милая. Чего ты хочешь? – Хай. Штуку. – Ещё немного хлама в череп? – Чо? – Или какую-то конкретную штуку? – Шно гришь. – Это ты смешно говоришь, милая. – А чо ты Голубь? Голубь улыбается и сдирает с руки кожу. Это перчатка. Под ней настоящее тело – сизое с радужными разводами, как туловище птицы. – Нейроэкзема. Побочка. Знаешь, что такое побочка? – Не. – Это когда в голове многовато. Так чего ты хочешь, милая? Девчонка объясняет. Подвал как подвал, серые стены, ниже нуля, обычная нелегальная операционная. Девчонка дрожит и убеждает Голубя, что хорошо переносит обвес, проверялась не раз, а что пустая до сих пор – так не было денег поставить что-то стоящее. Голубь всё улыбается, и девчонка понимает, что это вечная судорога, побочка, грустить он уже не будет. – Вот тут у меня «глутамат», усилитель вкуса и вообще всего: кончишь от ветерка. Вот «швабра», «дрын», «писин». Обвес на любой вкус, хорошие, приятные штуки. А ты пришла за подвальной копией нейротранслятора последнего поколения. И даже с продюсером не договорилась. Штуки в лотке похожи на льдинки, девчонке больше сказать нечего. – Ну, давай свои деньги. Ковыряться в тебе недолго, вечер. День полежишь у меня в морозилке, неделю дома, поболит голова, старайся не есть это ваше говно и не думать о жизни. Вот и вся реабилитация, – говорит Голубь. Он слишком тщательно произносит слишком длинные слова, и девчонке кажется, что она в старом фильме. Картинка пятая, в которой происходит маленькая накладка Девчонка просыпается. Ей впервые за жизнь легко. – Извини, милая, но ты хрустальная пуговица. Голос Голубя. Больше ничего. – Зрение я тебе скоро верну, голос пока не буду, а вкусы-запахи тебе и не нужны: тут, говорят, не очень вкусно пахнет. Девчонка орёт, но её не слышно. – Видишь ли, денег твоих не хватило. Надо поработать. Но ты ребёнок и ничего не умеешь. Короче, я взял твою душу, вынул из тела, а тело сдам внаём. На полке – девчонка себя не видит, но вы-то, бедный мой читатель, рассеянно наблюдаете со стороны – на полке сплюснутый кусочек чего-то мутного. В самом деле, похоже на пуговицу. Наоравшись, девчонка понимает: это прыг. Хит сезона, для богатых развлекуха. С тебя снимают как бы слепок и помещают в чужое тело, а предыдущего жильца – в пуговичное хранилище, ну, или в другое тело, так можно сколько хочешь прыгать, но это дорого и мало кто умеет. Мялка – для всех. Прыг – для лучших. Зачем наслаждаться чужой жизнью дистанционно, если можно – по-настоящему? Обычно прыгуны договариваются друг с другом, тупо обмен телами. Но это (девчонка снова орёт и снова зря) нелегальный прыг. Пуговица лежит на полке. Голубь трогает головы, тычет лучами в уши, вставляет и вынимает глаза, время идёт, время, время, мя, ла-ла-ла, вре-ре-ре, трудно его ощутить, когда ты пуговица. Но однажды в дверях возникает особенный человек. – Явс чен-чен до ска, – говорит он. Даже девчонка не сразу его понимает. Думай быстро – говори быстро – живи быстро – умри попозже. Простые правила правящих классов завтречка. – Я вас очень, очень давно искал, – говорит человек. Он так спешит, что лучше сразу к сути: этот клиент достаточно богат, чтобы прыгнуть. Семь часов работы лазера, скальпеля, или чем там Голубь ковыряется в людях, и вот уже тело клиента лежит в морозилке, а сам он осваивается в девчонке: глупо хохочет и щупает сиськи. – Хьеть! Хьеть! – восхищается он. – Не повреди её. Это странная тема: мужик средних лет в теле школьницы старших классов. Но Голубь смотрит на них с девчонкой с нежностью часовщика. Картинка шестая, в которой хрустальная пуговица путешествует Ве-ве-ве, ре-ре-ре, мя-мя-мя, время контракта – неделя. В теле, конечно, датчики, и Голубь следит за всем и за всеми. Первый клиент лишь гуляет и целуется с кем попало, видимо, захотелось немного юности. Голубя нет ни в каких сетях, вообще нигде, за него работают слухи, так надёжней. Кто-то кому-то хвастается, что в сердце Свалки лежит пустая школьница. Теперь к ней очередь на прыг. Второй клиент три дня трахается. Третий арендует девчонкино тело на сутки и идёт к матери – та двадцать четыре года каждый день говорила ему, что лучше бы аборт, в крайнем случае – дочка. Ну, вот тебе дочка. Та гонит его – уродец, мол, уродец, – и он досиживает срок и плачет в квартире с видом на выбранные вами декорации. Пуговица лежит на полке. Пуговица лежит. Входит семнадцатый: – Де на сма? Стъяща? Это и без перевода понятно. Хочет знать, где она настоящая, где хозяйка тела. На ладони у Голубя пуговица. Это не хрусталь, конечно. Лишь несколько лабораторий режут эту стеклянную муть, и технически девчонка почти бессмертна, её можно лишь уронить, потерять и забыть, и в моменты ясности она с удовольствием представляет, как её потеряли. – Хчу штна стре. Хочет, чтобы она смотрела. – Я даю людям жизнь, – говорит Голубь. – Новую, всякую, странную. Так что тебя не убьют. Но помни: это дорогой товар. Особенный. Потеряешь её – тебя поломают. Попытаешься разобрать – поломают. Просрочишь контракт – поломают. И будешь так жить, поломанный. Дело сделано, клиент в морозилке, душа его в теле девчонки, девчонка в пуговице, пуговица на цепочке. Для начала клиент неумело закидывается наркотой. Плохо танцует, над ним смеются. Ещё наркоты. Платит другой девчонке, почти такой же, за секс. Девчонка болтается на груди у себя же, ей ни хрена не видно. Снова танцы. В общем, его путешествие ценой с дом довольно уныло. Он, кажется, сам это понимает и идёт в мялку. Девчонка с ним. На сцене Нана Ня. Мнётся четвёртый раз за сутки и двадцать восьмой – за месяц. Фабричная дрочка, которую тысячи одиноких переживают как сказочный секс. Клиенту наконец-то хорошо. Он потерялся в лабиринте. Внутри чужого чувствует чужое. Девчонка болтается на цепочке и не чувствует ничего. Картинка седьмая, в которой девчонке ставят ещё один синяк На ночь Голубь пускает сквозь пуговицу ток какой-то там частоты, это вырубает девчонкину душу на пару часов, на сон не похоже, похоже на вкл. – выкл. Ей спать и не нужно, но это хоть какой-то ритм. Без ритма в бестелесном бессмертии можно тронуться (вот почему и в этом рассказе так ритмично). |