Книга Любовь во спасение, страница 28 – Барбара Картленд

— Ваша светлость все продумали, — восхитилась Клеона, — Но не стоит ли нам заняться сборами?

— Времени хватит, — холодно произнесла герцогиня. — В этом доме достаточно слуг, чтобы уложить вещи для двух женщин. Тебе понадобятся все твои самые красивые платья, а я должна взять свои лучшие драгоценности. Я не позволю выскочкам затмить себя, какие бы трофеи они ни извлекли из королевских сундуков в завоеванной Европе.

Несмотря на хладнокровие герцогини, Клеона обнаружила, что за оставшуюся часть дня требуется переделать великое множество дел. Надо было забрать платья, заказанные у мадам Бертен, купить новые ленты, перчатки, туфли и чулки. К вечеру в спальне царила лихорадочная атмосфера: полдюжины служанок укладывали, вынимали и заново укладывали одежду, поскольку герцогиня то и дело меняла свои решения относительно того, что следует взять, а что оставить.

От вечерних приемов, на которых они обещали быть тем вечером, пришлось в конце концов отказаться, ибо Клеона справедливо заметила:

— Мы будем слишком возбуждены, ваша светлость, чтобы сосредоточиться на том, что нам говорят. И я стану сбиваться во время танцев, пытаясь вспомнить, какие туфли обычно ношу с платьем из зеленого газа и хорошо ли упакованы серебряные ленты с моей лучшей шляпы, чтобы они не потускнели от морского воздуха.

Но одна мысль весь день не выходила из головы Клеоны. Если она уедет из страны, будет меньше риска столкнуться с сэром Эдвардом или кем-нибудь из его друзей. После приезда в Лондон не проходило дня, чтобы девушка не думала об этом. Леони совсем забыла, что друзья сэра Эдварда часто останавливались в Мандевилл-холле. Чудо еще, что ей до сих пор удавалось избежать разоблачения.

Теперь, когда предстояло пересечь пролив, девушка в который раз благословляла свою мать, которая сочла необходимым научить Клеону бегло говорить по-французски. В соседней деревне жила старая дама, бежавшая из Франции во время террора. Оставшись без гроша, старушка согласилась за скромную плату заниматься с Клеоной и с Леони дважды в неделю.

Порою мадам Дюма, поддавшись на уговоры девочек, рассказывала о гильотине, установленной на площади Революции, о мужестве тех, кто шел на смерть с высоко поднятой головой, глядя на беснующуюся толпу с холодным и бесстрастным достоинством.

— Я бы не смогла быть такой храброй, — часто говорила Леони, когда они ехали домой.

— А я почему-то думаю, что в критической ситуации мы обретаем такое мужество, которого и не подозревали в себе, — отвечала, бывало, Клеона. — По крайней мере так говорит папа.

— Твой папа святой, — огрызнулась однажды Леони. — Но я бы этого не вынесла, я знаю.

Клеона сочувствовала более впечатлительной Леони, но в глубине души пребывала в уверенности, что мужество дается тем, кто действительно в нем нуждается. Сейчас, когда вещи были наконец уложены, она подумала, что герцогиня проявляет мужество, которым нельзя не восхищаться. Девушка убедилась в этом, когда зашла напоследок в комнату герцогини, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Ее светлость полулежала на подушках, держа флакон с нюхательной солью. Лицо ее было очень бледно.

— Вам нехорошо, мадам? — встревожилась Клеона.

— Не беспокойся, дитя, — ответила герцогиня. — Это просто мое изношенное сердце. Я становлюсь старой, Клеона. Это чертовски досадно, в чем ты сама однажды убедишься.

— Надеюсь, когда я состарюсь, я буду хоть наполовину такой же храброй, как вы, — откликнулась Клеона.

Герцогиня улыбнулась:

— Хорошая девочка! Мы вместе отправляемся сражаться, ты и я! И клянусь небесами, даже если мы не победим, мы будем сражаться храбро!

— Откровенно говоря, — заметила девушка, — я сомневаюсь, что у герцога есть шанс против вашей светлости!

Герцогиня протянула свою тонкую костлявую руку и сжала пальцы Клеоны.

— Ты поможешь мне, дитя, не правда ли?

— Сделаю все, что в моих силах, — искренне пообещала Клеона, — но вы знаете, как мало я могу.

— Вовсе нет, — возразила ее светлость. — Хорошенькая женщина может сделать очень многое. Оставаясь наедине с моим внуком, льсти ему. Говори, что он прекрасный человек. Единственный способ отвоевать его у этой интриганки, это внушить Сильвестру, что он для нее слишком хорош.

— Вы точно уверены, что она интриганка? — спросила Клеона. — Я не оспариваю вашу правоту, мадам; просто любой мог бы ошибиться, решив, что она не питает настоящей нежности к герцогу, а лишь использует его. Низкое происхождение этой особы наводит на такую мысль, но правда может оказаться и совсем иной.

— Мои информаторы изрядно потрудились, чтобы установить правду. Если говорить честно, это было весьма дорогое удовольствие. Синьорина Дория ди Форно — очень подозрительная личность. Никто не знает, как она попала в нашу страну и кто ей покровительствует в Лондоне. Поскольку эта дамочка имела успех в Воксхолле, все джентльмены наперебой предлагали ей свои услуги. Но, несомненно, первый среди них — ее самый услужливый друг, если тут можно употребить это слово, — граф Пьер д'Эскур. И именно он представил ее Сильвестру.

— Как вы все это узнали? — удивилась Клеона. — Я думала, джентльмены не говорят о своих любовницах при дамах.

— Не говорят, — мрачно подтвердила герцогиня. — Но я уже так стара, что перестала быть дамой и стала просто бабушкой, которая беспокоится из-за идиотских выходок своего внука, которого она когда-то любила.

— И все еще любит, — тихо добавила девушка.

— Чушь, — отрезала ее светлость. — Я никого не люблю, но я глубоко горжусь семьей Линков. Вбей это себе в голову, дитя. Если все остальное подведет, гордость всегда вынесет тебя на своей спине. — Она понюхала соль и сказала: — Иди спать. Тебе понадобится вся твоя красота, когда мы отправимся в это безумное путешествие, которое невесть куда приведет нас. Ты поедешь в том новом кораллово-красном пальто?

— Конечно, — улыбнулась Клеона. — Как и вы, я желаю ослепить французов. Досадно, не правда ли, что после стольких лет войны наши лукавые враги по-прежнему слывут законодателями мод? Мадам Бертен говорит, что дамы при дворе Наполеона затмевают все, что можно увидеть в Кларенс-Хаус.

— Я этому не верю, — свирепо заявила герцогиня, — и не поверю, пока не увижу собственными глазами.

— Теперь ждать осталось недолго, — засмеялась Клеона и, сделав книксен, поцеловала руку герцогини.

Девушка, улыбаясь, вышла из комнаты. Добравшись до своей спальни, она отпустила служанку и села за бюро. Прежде чем уехать во Францию, следовало по крайней мере написать матери. Письмо далось ей с трудом. Употребляя местоимение «мы», она имела в виду себя и герцогиню, так что получалась не совсем ложь.

Клеона посыпала готовое письмо песком и заклеила сургучной печатью. Девушка надеялась, что никто не станет удивляться, почему она пишет в дом священника, и решительно прогнала мысль о том, что кто-нибудь из слуг в Линк-Хаус станет шпионить за родной внучкой вдовствующей герцогини. Но тут Клеона вспомнила слова герцогини и свое привидение. Может, все-таки это был шпион? Есть ли какая-то связь между ним и тем лакеем, который с грохотом уронил тарелки и бесследно исчез из дома?