Книга Человек у руля, страница 44 – Нина Стиббе

– Что? – сказала сестра. – А на каком тогда объекте?

– В одном из домиков под отделку. Логично, – сказала мама. Вроде бы ее это удовлетворило.

Конечно, теперь мы с сестрой были на 100 % против Чарли Бэйтса за то, что он взорвал фургон мистера Ломакса, и за то, что отремонтировали не ту кухню.

Хотя сестра была в шоке от его подлости, она испытывала удовлетворение от того, что ее кампания по пробуждению любви Чарли имела такой успех.

Мне же было сложно и обсуждать эту ситуацию, и высказывать свои взгляды по данному вопросу – я будто невнимательно прочла книгу, в которой один из персонажей соврал, по ошибке распечатал чужое письмо или что-то не так понял. Я не могла вспомнить, что правда, а что нет, мог Чарли взорвать фургон мистера Ломакса или нет.

От всего этого у меня разыгралась мигрень, и я пообещала себе в будущем говорить только правду, чистую правду и ничего, кроме правды, ведь управляться с ложью – сущий кошмар. Ну да ладно. Несмотря на мое вранье, на наше непонимание, у нас вдруг объявился Чарли.

Хотя взорванный фургон и впечатлил сестру, увидев Чарли во плоти, она повела себя с ним в высшей степени негостеприимно.

– Эй! Чего надо?

– Я пришел выпить чашечку чая с вашей мамой, – сказал он и ввалился в дом, швырнув окурок за дверь.

Велев нам поставить чайник, он сам скрылся в маминой гостиной. Сестра отправила меня подслушивать под окном, пока она заваривает чай.

Голос Чарли звучал приглушенно, однако я разобрала, что он просит взаймы какую-то сумму денег. Думаю, тысячу фунтов. Либо тысячу, либо сотню, но, судя по тому, как долго он говорил, больше сотни.

– Это много, я знаю, и мне очень не хочется просить тебя об этом, но… я попал в затруднительную ситуацию.

– Я постараюсь, – сказала мама, – посмотрю, что смогу сделать… Когда они тебе нужны?

– Да прям щас, – сказал он, – самое позднее – завтра.

Они, наверное, поцеловались, потому что стало тихо, а потом сестра постучалась в дверь и вошла с чаем. Она дала ему мою кружку, которую мы получили за покупку кукурузных хлопьев «Келлогг», и я честно не думаю, что он ее заслужил.

– Что они говорили? – спросила сестра.

– Лучше бы ты не давала ему мою кружку, – сказала я.

Не позднее чем через пятнадцать минут мама позвала нас в гостиную. Они с Чарли слегка ссорились.

– Нет, послушай, – сказала она Чарли, – ш-ш-ш, Лиззи не будет возражать, правда, Лиззи?

Чарли вскочил и сказал, что пойдет за сигаретами в магазин напротив.

– Возражать против чего? – спросила я.

– Посидеть с миссис Бэйтс час-другой, – сказала мама.

– Зачем? – спросила я.

– Чарли хотел бы расслабиться здесь и ненадолго отвлечься от проблем, но ему не хочется оставлять миссис Бэйтс одну, он слишком мягкосердечный.

– От каких проблем? – спросила я.

– Ему никак не удается заработать на домиках и отделке помещений, и жена донимает, – сказала мама и добавила: – Лиззи, где твое сочувствие к людям?

– Но почему я?

– Вы с ней уже знакомы, и ты ей очень понравилась, – сказала мама.

– Это обязательно? – заскулила я.

– Мы, как семья, должны что-то дать взамен, – сказала она.

– Взамен? За что? – спросила я.

– За то, что Чарли немного побудет с нами, – сказала мама.

Конечно, я согласилась, и тут как раз Чарли вернулся в ритме вальса с табаком для самокруток и газетой.

– Спасибо, Лиззи, чудесная моя девочка, – сказала мама и крепко обняла меня. – Лиззи сказала, что завтра она составит компанию Лилиан, пока ты будешь здесь.

Чарли посмотрел на меня. С некоторым отвращением.

– Жду не дождусь нашей встречи, – сказала я и тоже посмотрела на него с отвращением.

На следующий день Чарли завтракал с нами, и это значило, что и ночевал он у нас. Я спросила его совета, как мне развлечь миссис Бэйтс.

– Чем она любит заниматься? – спросила я.

– Мне-то откуда знать? В основном трепаться.

И он перешел через дорогу и вернулся с другой газетой.

Несколько часов с миссис Бэйтс пролетели незаметно. В новом домике вещи лежали в коробках, но на окнах висели красивые занавески. Она отправила меня в магазин за чипсами и лимонадом в дополнение к салату с ветчиной, который нам предстояло съесть на обед.

Потом принесли газету, и миссис Бэйтс очень долго играла в «найди мяч», прочерчивая пальцем возможную траекторию мяча, после того как его пнул игрок с поднятой ногой. После чего соединила плавной дугой крестики, начерченные ручкой.

Когда мы ели салат с ветчиной, она рассказала мне о документальном фильме, она смотрела этот фильм по Би-би-си-2 накануне вечером, в нем шла речь о человеке, который совершил убийство, но обладал необычайными способностями к математике. Этот человек всегда знал, что он способен на насилие, потому что с двухлетнего возраста малейший пустяк приводил его в ярость, к тому же он складывал в уме трехзначные числа.

После еды миссис Бэйтс накромсала партию того, что она называла салфетками (но я поняла, что это прокладки), из телепрограммы за прошлую неделю и бумажных полотенец. На одной из прокладок сквозь бумажное полотенце просвечивало лицо Джона Пертви. Миссис Бэйтс ^[16] повторяла «ну и ситуевина» и называла преступника «бедняга», как будто не могла выкинуть его из головы.

Она спросила, какими прокладками пользуется моя мама. Я сказала, что «Котексом» и «Тампаксом», и миссис Бэйтс охнула: «Такими дорогими!» Мне стало неловко, что мама пользуется такими прокладками, относительно роскошными по сравнению с самоделками миссис Бэйтс.

Миссис Бэйтс очень хотела показать мне свой набор для каллиграфии. Я сказала, что горжусь своим почерком, и она попросила меня что-нибудь написать. Я написала свое имя и адрес, и она так и уставилась на меня.

– Ты живешь здесь, во Флэтстоуне, в том доме? – удивленно спросила она.

– Да, – сказала я.

– Вижу. Вогел, Флэтстоун, – сказала она.

Затем она открыла страницы своего набора для каллиграфии. Она переписала слова религиозного гимна. Почерк был красивым, но немного старомодным. Она снова посмотрела на мой почерк и поджала губы.

Почему-то никто никогда не хвалил меня за красивый почерк. На миссис Бэйтс он явно не произвел впечатления, да и учителя, которые требовали от нас писать красиво, словно не замечали его. А ведь почерк у меня был одним из самых аккуратных в классе. Не хочу хвастаться, но он был красивым. Я практиковалась, выписывая красивые петли (но без излишеств), и добивалась идеального наклона. Написание собственного имени в самом деле казалось мне сложной задачей, потому что мне нелегко давались две буквы «з» подряд, и меня раздражало, что единственное слово, которое я не могла написать одним росчерком, – это «Лиззи». Приходилось писать медленно, и результат не впечатлял. Чтобы избежать двух «з», я начала подписываться «Э. Вогел».