Книга В тайге ночи тёмные, страница 52 – Лора Вайс

— Ясно. Теперь понятно, почему он там бухает.

— Сильно? — нахмурилась.

— Пока не очень, но мини-бар у него большой. Позволь спросить, — отпил немного чая, — что такого произошло между вами?

— Между нами всё произошло еще четыре года назад. Не надо было нам даже пытаться, но… — махнула рукой, — я сглупила. У него есть другая женщина, которая от него беременна.

— Узнала наконец-то, — грустно усмехнулся.

— Ты тоже знал?

— Знал. Но рассказать не мог, сама понимаешь. Это не моё дело.

— Понимаю.

— Представляю, каких усилий ему стоило всё рассказать.

— Он не рассказывал. Эта женщина сама нас нашла, сама всё рассказала, Женя только подтвердил.

— О как. Значит, ты хочешь, по сути, сбежать. С ребенком. Так?

— Я бы назвала иначе. Уехать тихо, без скандалов, без ненужной нервотрепки. И да, тебя это вообще не должно волновать, мы толком не знаем друг друга, и поверь, напрягать людей своими проблемами я не люблю. Но сейчас вынуждена.

— Об этом даже не переживай, не напрягаешь. Я помогу, — сейчас же достал свой телефон, разблокировал, — твой номер привязан к банковской карте?

— Да.

— Отлично.

А через минуту на телефон Лизы пришло сообщение о поступлении на счет двухсот тысяч.

— Это очень много, Кирилл! — округлила глаза.

— Нормально. Лишнее на лекарства отцу потратишь. И когда ехать собираешься?

— Завтра. Рейс в одиннадцать тридцать.

— А как? С водилой Женьки не советую, тут же донесет боссу.

— На такси думала.

— Давай я вас отвезу.

— Мне, правда, очень неловко.

— А мне, правда, несложно, — улыбнулся. — Я знаю своего брата, Лиз. Он очень сложный, временами невыносимый, многие сотрудники за спиной его называют только одним словом «говно». «О, говно приехало!», «Смотрите, говно сегодня не в духе». И так далее. Но он небезнадежен. И то, что мой брат начал пить на работе о многом говорит. Есть у него пунктики. Один из которых — сухой закон на рабочем месте. Ломает его.

— Может и ломает. Меня тоже в свое время ломало, только до этого никому не было дела.

— Н-да, прошлое не изменишь.

— Верно, не изменишь.

— Спасибо за чай. Таежный?

— Угу. Тебе спасибо.

— Только у меня один вопросик все же есть. Как быть с Пашей? Женька в нем души не чает, да и пацан к нему тянется.

— Они будут общаться, если Женя захочет. Я не против.

— М-м… ясно. Тогда буду ждать от тебя смс с подтверждением.

— Хорошо, еще раз спасибо.

Еще минут двадцать Кирилл провозился с Пашей, после чего поехал. И пока ехал, пару раз порывался набрать брату, рассказать обо всем, но не стал. Пусть сам разгребает свои проблемы. Бог ему много ума отсыпал, разберется.

А Лиза всячески себя успокаивала. Сегодня она должна отыграть роль, чтобы Евгений ни о чем не догадался. Стыдно ли ей? Нет, не стыдно. До последнего врал он, не она. Да, объяснил свою ложь вполне логично, мол, что бы изменилось, расскажи он о Ксении тогда или сейчас? Ничего! Он с ней спал? Спал. Она теперь беременна? Беременна. И если ребенок его, в чем Соколов почему-то сомневается, то и помогать он ему будет, и общаться, значит, тоже. Безусловно, дети ни в чем не виноваты, они всегда становятся заложниками ошибок взрослых. Но, в конце концов, почему она должна понимать, почему должна принимать его ошибки? Не должна! У нее есть свой ребенок, второй скоро появится, ей нужно думать о себе, о своей душе, которая снова оказалась изорвана в хлам, нужно думать о детях, что им есть, во что одеваться, думать об отце — единственном преданном человеке. Пора и ей стать эгоисткой.

— Паш, — подозвала к себе сына, — давай с тобой договоримся. Ты папе сегодня не говори, что к нам приезжал дядя Кирилл. Хорошо? Мы ему потом расскажем.

— Хоросо, — произнес так отчетливо, что Лизе все-таки стало не по себе, но хватит, хватит быть сочувствующей и жалеющей. Женя поставил сыну звук «Р», а она растила его в одиночку все три года.

Соколов вернулся в восемь. Выглядел помятым, от него шел характерный запах, Кирилл не обманул. Отпустив сухое приветствие, он сразу же отправился в душ, а после засел с Пашей в гостиной, где они играли, смотрели мультфильмы, рисовали вплоть до ужина.

— Как себя чувствуешь? — начал, как только сели за стол.

— Хорошо, — и уставилась в свою тарелку.

— Наверно, надо снова к врачу съездить. Показаться.

— Наверно.

— Лиз… я бы очень, — сжал вилку, — очень хотел поговорить с тобой нормально. Без этих односложных ответов и гляделок куда угодно только не на меня.

— Ты спрашиваешь, я отвечаю.

— Ну да, спасибо, что не молчишь, как все дни до этого. Я просто не понимаю твоей обиды. Уже не понимаю. Я тебе не изменял.

— Я знаю.

— Тогда почему? Почему ты так себя ведешь?

— Давай не будем спорить у сына на глазах. Он и так начал нервничать.

— Конечно, начал. На его месте любой бы начал. Когда тут холодная война в самом разгаре, когда жена не разговаривает с мужем, даже не смотрит в его сторону.

— Мы не муж и жена.

— А знаешь почему? — раздул ноздри. — Потому что кто-то сидит и вскармливает в себе совершенно необоснованные обиды. Так бы уже неделю назад могли пожениться.

— Странные у тебя представления о семейной жизни, — изо всех сил старалась держать себя в руках, — по-твоему, я должна была бежать в ЗАГС на следующий же день после того, как узнала о Ксении и её беременности? А для чего? Чтобы срочно застолбить такого крутого мужика? Или просто взять да и закрыть глаза на другую женщину? Или как?

— Я тебе уже сто пятьсот раз говорил, что она мне не нужна. Что она была до тебя. А беременность…

— Ну да, да, там все под вопросом, помню. Почему же моего сына не пошел проверять? Вдруг, тоже не твой?

— Нашего сына! — все-таки взорвался, отчего Паша вздрогнул, отбросил ложку.

— Так! Хватит! — немедленно поднялась. — Не пугайся, зайка, — взяла Пашу на руки, — идем, доедим в твоей комнате.

— Тебе нельзя поднимать тяжести, — заговорил спокойнее, но внутри все продолжало клокотать.

— Как и нервничать нельзя, но тебя это что-то не останавливает, — и отправилась с сыном наверх.

На что Евгений вскочил из-за стола, принялся бродить по кухне, расталкивая стулья, но злость и дневная норма коньяка требовали немедленного выхода, в итоге схватил в руки тарелку и запустил в стену. На бежевых обоях осталась большая клякса из картофельного пюре, а осколки фарфора разлетелись кто куда.