Книга Богом данный, страница 56 – Ирина Шайлина

Я шагаю назад. В кармане шубы пистолет, но как набраться храбрости и выстрелить в человека? Моей точно на это не хватит. Из смежного коридора доносятся шаги, а следом… тихое рычание. Вельзевул. О, он машина для убийств, но не после болезни же… Тем не менее мужчина поворачивается и стреляет в собаку. Всё так стремительно… я не понимаю, попал он или нет — тишина. А потом Вельзевул летит тёмной молнией и валит человека на спину. Но его сил явно недостаточно, он слишком слаб. Они борются, я слышу хрипло дыхание, и не могу понять даже чьё.

— Стреляй же! — кричит Герда. — Стреляй, он убьёт собаку!

Вот это — он убьёт собаку меня и убедило. Темно, но один из огоньков-светлячков мигает неподалёку, я различаю контуры на полу. Я никогда не стреляла в человека, но стрелять умею прекрасно. Целюсь в голову. Закрываю глаза. Нажимаю на курок. В себя меня приводит Герда.

— Он все таки в него попал, — с сожалением говорит она. — Смотри, в ногу! Бедный пёсик!

Бедный пёсик даже после изнуряющей болезни весит килограмм шестьдесят. Герда щебечет, а он подволакивая ногу пытается уйти. И я чётко понимаю, что его убьют, ибо увидев чужака он снова ринется в бой.

— Не надо спасать своего хозяина, — строго говорю я. — У него есть пушка. У всех его людей есть пушки, а ты уже спас нас, ты герой. Идём с нами, у меня есть план.

Непостижимая девочка, мама бы гордилась ею, отматывает свой шарф и завязывает его вокруг мощной шеи собаки. Поводок получился так себе, Вельзевул может просто мотнуть головой и Герда полетит в сторону. Но она тянет, а он идёт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У неё есть план, — говорит Герда. — А она умная. Пошли с нами.

Я пытаюсь вспомнить, каков дом. Понимаю — здесь недалеко моё крыло. Конечно, там тоже могут быть люди, но… там вход в подвал. Шагаем медленно, пёс хромает. Прислушиваемся. Дом полон людей, и почти все из них — чужие. На первом этаже моего крыла явно кто-то хозяйничает, кто — неизвестно.

— Ищем девку! — кричит мужской голос.

— Мелкую?

— Да плевать на неё. Черкесова зазноба нужна, чёртов дом!

Без паники. Они внизу, они нас не видят. Доходим до кладовой. Я не могу расширить проход вниз, но отощавшая собака все же проходит. И я не могу закрыть дверь полностью — её заело, подозреваю, давным давно.

— По три человека на этаж! — кричит тот же голос. — Не рассеиваемся! Согласно схеме где-то здесь должен быть подвал!

Вот черт, у них ещё и схема есть. Я тоже прохожу и торопливо спускаюсь. Нужно добраться до моего тайного места быстрее, чем они. Идём так быстро, насколько можем.

— Катакомбы, — восторженно шепчет девочка. — Как в Париже, я программу смотрела.

Под конец пса приходится почти тащить — он обессилел. Путь до моего тупика кажется бесконечным, и мне все время мерещатся шаги позади. Наконец собака лежит и тяжело дышит, а я… смотрю и понимаю, что реально загнала нас в тупик. Сидеть и ждать, что сюда они просто не придут?

— Придут, — заявляет Герда в ответ на мои мысли. — их много. Толпа. Им всем обещали денег, а ещё брать все, что захочется, кроме кабинета хозяина.

— Тогда помогай, — вздыхаю я. — Сейчас отодвинем камень и будем искать тайный ход. Смотрела ты такие программы?

Малышка полна энтузиазма. Она и правда помогает. Камень скрипит, не хочет двигаться с места, осыпается крошкой, а потом вдруг сдаётся и откатывается. Нужная мне стена совершенно свободна.

— Ну-ка ищи, ума не приложу что, — командую я.

— Я такое обожаю!

Я шарю по стене. Все стены давно мной изучены, загадка Ванды мучала меня все эти дни. Но… я смотрела ориентируясь на свой рост. И вход в таинственное подземелье находит Герда.

— Смотри! — кричит она. — Тут странный кирпичик!

Странный кирпичик нажимался, но с трудом и скрипом. С таким же протяжным скрипом открывалась дверь, она и правду здесь была… я надеялась, но все равно удивлена. Дверь заедает, мы с Гердой тянем её изо всех сил, но щель все равно получается маленькой. И там внутри — очень темно.

— Бери все фонарики, у меня здесь много. И лампу тоже. И бутылку с водой.

За дни работы в подвале я притащила сюда кучу нужностей, теперь мы торопливо закидываем их в проем. Пёс совсем без сил, я тащу его, а он такой тяжёлый… чертовски просто. И мне все время кажется, что за нами пришли. Я видела столько смерти сегодня, что боюсь — ненужную им малышку просто убьют. Это очень подстегивает. Внутри я даже не осматриваюсь, давлю на рычаг, чтобы дверь скорее закрылась. Всё, третий тайный ход нашёлся. И да — мы спрятались.

— Теперь подождём, — ежусь я. — когда они там все друг друга поубивают. Потом выйдем и уйдём отсюда далеко-далеко. В светлое будущее.

Я больше не волнуюсь за Черкеса. Он вооружён, справится. У меня нет сил, я хочу просто закрыть глаза и спокойно посидеть, желательно не думая о том, что недавно убила человека. Но пёс… я отматываю ему с шеи шарф и пытаюсь перевязать его рану. Выходит так себе.

— Надо тут осмотреть все, — деловито говорит Герда.

Я тяну её к себе. Гонка закончилась, теперь можно выдохнуть. Прижимаю её к себе — она и правда значительно выросла с нашей последней встречи. Улыбаюсь. Теперь то нас ничто не разлучит, точно. Будем вместе, я, и моя сумасшедшая девочка.

— А почему ты доверилась мне? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами, объясняет.

— Тётя говорила, что вы за мной придёте. Что я у неё только на время. Либо бабушка, либо папа, либо кто-то из моих теть. Пришла ты. Я не знаю, как тебя зовут, но знаю, что ты моя тётя. Я видела фотографию.

— Меня зовут Лизой, — отвечаю я. И только потом до меня доходит. — Каких теть?

Герда смотрит на меня с чувством собственного превосходства, как на маленькую девочку, и снова пускается в объяснения.

— Тётя была уже очень старой. Ещё был дядя, но он умер несколько лет назад, я его почти не помню. И она была… ну, странной была. И она мне рассказывала все-все. Говорила, что я имею право знать. Она сказала, что моя бабушка убийца.

— Неправда… она не убивала больше десяти лет.

Я хватаюсь за голову. Хорошие, как говорила мама люди, сделали из девочки бомбу с детонатором. Ладно, если будет говорить другим детям. Никто не поверит. А вдруг кто из взрослых прислушается? Господи, это же самый страшный мамин кошмар, это же разоблачение!