Книга Мой персональный миллионер, страница 61 – Ирина Шайлина

— Что нужно тебе?

— Денег. Или в суд подам. Не скажу, что девочка мне нужна… Если и вправду отсужу, то сестре отдам — подумаешь, на ребёнка больше. Но ты же этого не допустишь, правда? Господь завещал делиться…

— Мой муж…

— Ты ещё не все знаешь, малышка. А я знаю больше. Куда больше.

Он встал. Попытался отряхнуться от чая. На улице мороз. Надеюсь, замерзнет, подхватит пневмонию… умрет. Пусть лучше умрёт. Я сама поражалась, откуда во мне столько холодной, спокойной ярости. Если бы знала, что выкручусь — убила бы.

Гришка перешагнул через Сатану, сидевшего в дверях кухни и смотревшего на него недобро. Завозился, отпирая дверь. Я на помощь не спешила. Думала, что делать. Выходка вышла спонтанной. Я смотрела на кота — не на Гришу же смотреть, право слово, и, удивив саму себя, сказала:

— Взять!

И на Гришку показала пальцем. Сатана вскинул оба уха — в своём ли уме, хозяйка? Гришка усмехнулся, пальцем у виска покрутил. Это он зря. Сатана не любит, когда его недооценивают. Оскорбляется. Он взвился рыжим меховым облаком и вцепился в мужскую ногу. Гриша закричал. Так истошно, что мне его снова жаль стало. Самую капельку.

Гриша попятился и упал. Попытался отодрать кота от ноги и получил лапой по морде. Когти у Сатаны внушительные, и царапины получились тоже. Одна проходила по виску, совсем рядом с глазом. Вторая наискосок по щеке. Они обильно кровоточили. Я испугалась, что он сейчас просто пнет кота, и только поэтому оторвала его от ноги. Держала на руках, а он извивался и шипел. Вкусил крови и теперь жаждет боя.

— Ты больная, — сказал Гришка, вытирая кровь рукавом. — Вы все тут больные. Я теперь тебя из принципа дожму, досуха. Квартиру продашь, поняла?

И ушёл, дверью хлопнув. Я осела на пол. Новости следовало переварить, но они, гадкие, перевариваться отказывались. Стояли комом в горле. А у Сатаны до сих пор шерсть дыбом.

— Спасибо, — поблагодарила я и погладила его, приглаживая рыжий пух.

Вспомнила про Соньку и понеслась в больницу, опасаясь, что дочка может оттуда исчезнуть. Но этого не случилось. На месте. Истошно вопила, не давая спать маленьким соседям. Лена недовольно хмурилась. Скажет что — покусаю. Настроение не для любезностей.

— Не плачь, — шепнула в светлую макушку. — Герман прилетит уже вечером. Должен. Обещал. Нас спасёт, а всех остальных накажет.

Сонька поверила — успокоилась. Я ходила по палате, укачивала её, а сама думала. Как быть? Куда идти? Потом вспомнила про номера на холодильнике. Не просто же так их Герман написал. Надо укачать Соньку и бежать звонить. Тут не до гордости. Я начала опасаться что все, кто когда-то имел на меня зуб, объединились в едином порыве точно меня добить.

Списка не было. Исчез. Я поморгала — может, показалось? Нет, не показалось. Кто-то вломился? Но миллионерскую дверь с наскока не вскрыть. Пока я возилась с чайником, Гришка прикарманил? Урод. Я вспомнила, что и дверь он отпирал сам. Я не следила — лужу убирала с пола. Деньги, оставленные Германом, лежали в выдвижной полочке прихожей. А сейчас не единой банкноты.

Я как никогда была близка к тому, чтобы заплакать. Звонила Герману. Но он недоступен. Вчера написал смс, что долетел нормально, и пропал. Может, я и правда не все знаю? Может, надоели ему мои проблемы, и, вместо того, чтобы что-то объяснять, он решил исчезнуть по-английски?

Я погружалась в панику с головой. Позвонили в дверь — подпрыгнула. Оказывается, сидела на полу в кухне. Была близка к истерике. Дверь открывать тоже страшно — хороших новостей мне не несут, а плохих и так хватает. Но в глазок глянула, пусть и не без опаски.

Девица была смутно знакомой. На Мари не походила.

— Кто? — спросила я.

— Светлана, — глухо донеслось из-за двери. — Германа секретарша.

Меня отпустило. Она мне кроватку перетаскивать помогала и ползунки развешивать. Надо же верить хоть кому-то. Я открыла.

— Чаю не нальешь? — спросила она, сбрасывая сапоги в прихожей.

Чаю — запросто. Я только и делаю, что чаем гостей пою. Кружку с ангелочками я ещё не выбросила. Но Свете в неё чай наливать не буду. Буду надеяться, что она хорошая. Заразится ещё подлостью.

— Застрял Герман, — Света отпила чаю. — Единственный номер телефона, который это дитя прогресса помнило наизусть — нашей приёмной. У него даже паспорта нет. Сегодня не жди. Не знаю, как добираться будет. Просил передать.

Новость и плохая, и хорошая. Герман помочь не сможет. Зато не ушёл не прощаясь. Надо только продержаться до его приезда. А он сможет — я знаю.

— Я помогла, как могла. Но, как понимаешь, не много в моих силах , — Света развела руками.

— А дед?

— А дед недоступен. В офисе его нет. Звоню секретарше — футболит. Сучка.

Получается все же один на один. Я надеялась, что дед меня не бросит. Бросил… Пусть и не специально. А может, тоже решил, что я не самая подходящая партия? Как бы то ни было, дела любовные интересуют меня в последнюю очередь. Главное — от родни отбиться. Мари не звонила, это, скорее, пугало. Казалось, что она готовится к решающему удару.

— Пойду я, — Света отодвинула чашку. — Спасибо за чай, я пообедать не успела.

— Может, бутерброд?

Света махнула рукой и ушла. Я не знала, как быть. Единственное, что могла сейчас сделать — поехать к Соне. Тогда я ещё не знала, что день, который перевалил за зенит, готовит мне ещё много сюрпризов. И все как один — неприятные.

Декабрь уже наступил, но зима, занявшая позиции раньше срока, теперь стремительно проигрывала. Старалась: наваливала снега, завывала ветром — все напрасно. Снег падал, темнел и таял, отказываясь превращаться в сугробы. Сапоги, даже дареные миллионером, промокли, в них хлюпала вода.

В больнице я с наслаждением сняла их и переобулась в тапочки. Сонька, не дождавшись чуда, то есть возвращения домой, встречала меня уже не улыбкой, а рёвом. Она отказывалась понимать, почему её отсюда не забирают. Может, считала меня предательницей? А учитывая, что завтра операция, о которой я не могла не думать… Мне самой начинало казаться, что я предала своего ребёнка.

— Полушкины, — заглянула в палату медсестра, — в семнадцать тридцать на УЗИ. Первый этаж направо.

— Хорошо.

Мне хотелось делать хоть что-то. Сыночка Лены не было — у них операция сегодня. К ним я привязаться не успела, но искренне желала выздоровления. Дети не должны болеть. Безымянная девочка спала, а когда мы вернулись с обследования, проснулась. Лежала на животе и внимательно разглядывала свою новую игрушку. Вопреки опасению Лены её не украли. А вот одежки ушли, но, предполагаю, что на стирку. С девочкой не тетешкались, но следили тщательно, по крайней мере, каждый мой приход она была в чистых ползунках.

Обратно возвращалась уже по темноте. Шагала, проваливаясь в рыхлый влажный снег, который никто не убирал, и надеялась, что Герман дома. Умом понимала — если бы он приехал, наверняка заглянул бы в больницу, и сама находила ему оправдания. Может, он только приехал. Заскочил принять душ. Надо было приготовить ужин, у меня аппетита не было, но Герман же с дороги… И остро хотелось… мечталось… чтобы и правда дома. Во двор зашла и боялась взгляд поднять — вдруг окна не светятся?