Книга Последний поезд на Лондон, страница 48 – Мег Уэйт Клейтон

На верхней площадке лестницы путь Вальтеру преградил стоявший у двери нацист в форме.

– Но это же моя школа, – возразил мальчик.

– Евреям вход запрещен.

Вальтер смутился, но глаз не опустил, а стал разглядывать стоявшего перед ним взрослого.

– Мы тоже празднуем Рождество, как вы, – наконец сказал он, точно как мать.

– Назови свою фамилию, мальчик, – потребовал нацист.

– Вальтер Нойман. А как вас зовут, господин? – вежливо ответил тот.

– Нойман, шоколадный фабрикант-еврей.

Вальтер попятился от него, как от бешеной собаки. Затем с удивительным достоинством повернулся и неторопливо пошел по лестнице вниз. Штефан, стыдясь собственной трусости, спрятался в тени соседнего здания, где стоял, пока брат не дошел до угла.

– Вальт, – шепнул он тогда.

Лицо Вальтера осветилось радостью – так вспыхивали когда-то многосвечные люстры в холле особняка, их прежнего дома. «Нашего будущего дома», – пообещал себе Штефан. Он обхватил рукой плечи Вальтера, уводя его подальше от глаз мерзкого нациста, и зашептал:

– Все хорошо. Все в порядке.

Никогда еще запах брата не казался ему таким родным.

– Мы включали музыку, а ты все не шел, – сказал Вальтер. – Дитер снова поставил на столик патефон, а когда он ушел, мы стали включать музыку.

– Дитер вам помог?

– Он велел никому не говорить, – ответил Вальтер. – А тот дядя сказал, что мне больше нельзя приходить в школу. Но мама хочет, чтобы я ходил.

Штефан снова привлек к себе брата – всего пару дней назад он был еще совсем малышом.

– Конечно хочет, Вальт. Ты ведь такой умница.

– Как ты думаешь, она проснется, если мы принесем ей поесть? – поинтересовался Вальтер.

– А давно она спит? – спросил Штефан, старательно скрывая тревогу.

Что, если это не сон?

– Она не могла сама лечь в кровать, а я еще слишком маленький, чтобы помочь ей выбраться из кресла. Сегодня утром я позвал Рольфа. Он стал ворчать.

– Не обращай на Рольфа внимания, Вальт. Он всегда ворчит.

– Сейчас больше, чем раньше.

– Мы все сейчас ворчим. Слушай, Вальтер, сделай для меня кое-что. Пойди сейчас домой, к маме. Никому не говори, что видел меня, – ни Рольфу, ни кому другому. Шепни только маме, что со мной все хорошо, что я не могу прийти днем, но ночью приду обязательно, залезу по дереву на крышу и приду через окно. Скажи ей, что я сделаю папе визу. Что я сделаю визы всем нам.

– Ты знаешь, где сейчас папа?

– Пытаюсь узнать.

– Что такое виза? – был второй вопрос.

– Просто скажи маме, – повторил Штефан.

– Лучше ты скажи.

– Ш-ш-ш, – зашептал Штефан, нервно озираясь.

– Я хочу пойти с тобой, – сказал его брат, но уже тише.

– Хорошо, – согласился Штефан. – Договорились. Ты мне еще поможешь. Но сначала сходи и скажи маме, что я в порядке. Никому не говори, что ты меня видел, только ей. Если кто-нибудь спросит, зачем ты вернулся, скажи, что забыл кое-что для школы.

– Мой новый карандаш? – предположил Вальтер. – Я берег его для тебя, Штефан. Вдруг ты захочешь написать пьесу.

– Да, точно, новый карандаш. – Штефан прижал к себе щедрого братишку, думая о том, сколько карандашей он позабывал за свою жизнь на столиках кафе, где, не задумываясь, заказывал чашку кофе с пирожным.

Он тайком наблюдал за тем, как Вальтер, миновав Рольфа, входит в особняк. И потом, когда братишка скрылся за дверью, не спускал глаз с фасада, словно его взгляд мог помочь Вальтеру, если к тому станут приступать с расспросами. Затаив дыхание, он ждал возвращения братишки, и каждая минута казалась ему вечностью. А что, если сейчас выйдут нацисты и арестуют его или Вальтер придет и скажет, что не смог ничего передать маме, потому что та не просыпается.

Но вот Вальтер снова показался на улице, выглядя, как любой мальчишка, направляющийся в школу, с новым карандашом в руке, и Штефан опять прижал его к груди.

– Я прошептал маме на ушко, – доложил Вальтер, – а она проснулась и улыбнулась.

Когда братья подошли к американскому консульству, очередь в него оказалась невероятно длинной, но Штефан не хотел лишний раз рисковать, отводя Вальтера домой и снова возвращаясь. Стоять в этой очереди для него уже был риск, но выбора не было.

– Ладно, Вальт, – сказал Штефан. – Давай-ка погоняй меня по словам.

– Кролик Петер знает английский лучше, чем я, – ответил Вальтер.

– Но у тебя тоже здорово получается, – заверил брата Штефан. – Давай не стесняйся.

Темнота уже глядела в окна консульства, когда Штефан с привалившимся к его плечу спящим Вальтером сел за стол напротив служащего американского посольства: у того была голова, как тыква, и очки в металлической оправе. Мама наверняка уже беспокоится, но делать нечего. Ни после полудня, когда закончились уроки в школе, ни во второй половине дня, ни вечером, перед ужином, они не могли позволить, чтобы время, которое они потратили на очередь, пропало зря.

– Помогите мне оформить визу отцу, пожалуйста, – сказал Штефан.

Служащий консульства нахмурился:

– Не себе или…

– Он уже заказал нам визу.

Терпение, напомнил себе Штефан. Сохраняй терпение. Незачем говорить так резко.

– Извините, – произнес он вслух. – Извините.

– А для матери? – спросил человек за столом.

– Нет, я… Она больна.

– Оформление визы требует времени. Может, она как раз поправится…

– Не поправится. Она уже не поправится. Вот поэтому мы не уехали раньше: папа не хотел оставлять ее здесь одну. Но теперь у него нет выбора.

Человек за столом снял очки и внимательно посмотрел на Штефана:

– Я вам сочувствую. Очень, очень сочувствую. Я…

– Отцу нужна виза, немедленно. Мы можем еще подождать, но его услали в трудовой лагерь. То есть мы думаем, что его услали именно туда. А если у него будет виза, то его могут выпустить из Австрии.

– Понимаю. У вас есть родственники в Соединенных Штатах? Кто-нибудь, кто может письменно подтвердить, что будет оказывать вам финансовую поддержку? Когда есть поручитель, визы дают скорее. В противном случае процесс может затянуться на годы.

– Но отец не может уехать без визы.

– Мне действительно очень, очень жаль. Мы делаем все, что можем, работаем каждый день до десяти вечера, но… Я запишу вашу информацию. Если найдете поручителя, возвращайтесь, я отмечу в документах. Поручителем может быть кто угодно.

– Но я никого в Америке не знаю, – возразил Штефан.