Книга Чёрные зеркала, страница 77 – Анна Бахтиярова

«Я начну сомневаться в тебе. В твоей готовности принести ее в жертву».

Так сказала Гвенда драгоценному супругу. Супругу, который, прежде чем отправить юную Барбару восвояси, поцеловал ее в лоб. Этаким отеческим поцелуем.

Нет, я не могла думать дальше. Душевные силы заканчивались.

И всё же одна мысль упрямо стучалась в голову.

У основателей не получалось. Как они сказали? «Ни через тебя, ни через меня». Что если был нужен сосуд, связанный и с Гвендой, и с Дарлином?…

— Лилит, это точно ты?

Кто еще мог задать столь глупый вопрос? Разумеется, Брайс Райзен!

Они явились всей толпой. Считая Юмми и полуцветов во главе с Милли. Пока я обдумывала жуткую теорию, Ульрих успел обегать аж три сектора и берлогу. Выглядели они взволнованными, а Элиас еще и мрачным, как ночная тьма. Хотя каким еще быть, когда в брата вселяется восьмисотлетий дух.

— Могу в доказательство еще раз побить за нападение на кота, — ответила я Брайсу.

Однако его поддержала Юмми.

— Извини. Но удостовериться не помешает. Мы нынче на войне. Можешь войти в стену?

Хм… Я задумалась. А, правда, могу ли? Тело-то чужое.

— Попробую.

Я подошла к стене, опасаясь неудачи. Коснулась древних камней и попыталась сдвинуть с места. Они подчинились. Но тяжело, медленно. Пришлось попотеть. В буквальном смысле. А заодно сломать и без того неаккуратные ногти Иви.

— Хватит, — распорядился Элиас. — Лилит, остановись! Иначе потом не закроешь.

— Ух… — я вытерла пот со лба. — Простите. Но получается так себе.

— Главное, получается, — подбодрила Рашель, подошла ко мне и обняла.

Я предпочла не заметить, как перекосилась Агния. Но кто виноват? Сама отказалась от роли подруги. А свято место пусто не бывает. Нашлась другая, гораздо вернее.

— Так какой план? — спросил Брайс.

— Пора просить помощи, — объявил Ульрих. — Мэтры, что нас страховали, теперь вместилища основателей. Элиас, можешь связаться с матерью? Отлично! Я тоже кое с кем пообщаюсь. Со специалистом по ведьмовским делам. Может, придет идея, что ведьмы делают на картинке в "Книге надежды".

Он вытащил упомянутую книгу под возгласы остальных.

— Ты вынес ее из берлоги? — рассердился Элиас.

— Пора признать, что сами мы не продвигаемся. Пока Агния не увидела картинку с горшками, мы не узнали, что это полуцветы. Пора и насчет ведьм посоветоваться.

— С мэтром Хогардом? — усмехнулась Юмми. — Тоже мне специалист.

— Нет. Кое с кем другим. С леди Габриэлой Ричмонд.

— Один ты не пойдешь, — распорядился Элиас.

— Разумеется. Лилит и Юмми идут со мной.

Я удивленно посмотрела на Ульриха. Плохая идея. Я в чужом теле, да еще Юмми. Но полуведьмак подмигнул в ответ, мол, всё пройдет как по маслу.

****

Ульрих не ошибся. Габриэла минут пять рассматривала мое лицо (в смысле, лицо Иви возле окна), но потом признала, что я — это я.

— Ты пока неопытный дух. Можно заметить признаки чужого присутствия в теле. Не стойте, как истуканы, — она кивнула нам троим на диван. — Садитесь

Сама она устроилась в кресле с чашечкой невесть откуда взявшегося кофе.

— Полагаю, орден зашел в тупик, коли аж трое его участников явились с кислыми лицами.

Юмми вытаращила глаза.

— Да, леди Габриэла всё знает, — подтвердил Ульрих. — Точнее, очень многое. Она близкая подруга герцогини Виктории и… — он замялся, но закончил фразу. — И моя мать.

Теперь расширились зрачки Габриэлы.

— Не много ли болтаешь, драгоценный отпрыск? — спросила проникновенно.

— Юмми знает о секрете семейства Бернарду. Как и о том, что я наполовину ведьмак. Она умеет хранить секреты.

— Ну разумеется, — проворчала Габриэла. — Из вас всех она самая не глупая. И решительная. В хорошем смысле. Не как Лилит, вечно идущая напролом. Иначе. Не каждый решится испортить репутацию ради других.

Юмми порозовела от смущения и пробормотала, что не сделала ничего особенного. Габриэла погрозила ей пальцем, мол, не принижай заслуги, и спросила Ульриха:

— Ну? Что за дело?

Он достал последнюю ценность ордена.

— Это "Книга надежды".

Габриэла опешила в первый момент. А потом расхохоталась.

— Идиотская легенда для охотников за магическими диковинками.

— Вовсе нет.

Ульрих, не реагируя на матушкин насмешливый взгляд, объяснил, что на поисках книги настаивала призрачная Маргарита. Рассказал о картинках, повествующих о жизни участников ордена. О шести особенных рисунках и двух связанных между собой.

— Мы думаем, поврежденные горшки — это полуцветы в лунной башне. Но что делают ведьмы над ней?

Габриэла больше не веселилась. А когда взяла «Книгу надежды» в руку и открыла упомянутую картинку, на лице отразилась тревога.

— Это старинный обряд, — проговорила она после долгой паузы. — Видишь, как ведьмы держат руки? Как скрещены пальцы у первой и третьей? Они лечат сердце.

— Что лечат?! — вскричали мы втроем одновременно.

— Его самое, — Габриэла заставила чашку с недопитым кофе улететь на столик взмахом руки. — В старину так лечили сердечные болезни. Именно реальные болезни, а не любовные недуги. Но потом этот способ перестали использовать. Появились новые, менее… хм… энергозатратные. Здесь же требовалось много различных предметов, чтобы тянуть силу, а еще пара дюжин ведьм. Именно ведьм, не ведьмаков.

Юмми потерла лоб, будто это движение помогало яснее мыслить.

— Что же получается: ведьмы способны вылечить сердце? Сердце Гвендарлин? А предметы, те, что «поделятся» силой — это горшки, то есть, полуцветы?

Мы с Ульрихом обменялись взволнованными взглядами, а Габриэла развела руками.

— Если верить картинкам, всё именно так. Остается вопрос, что за энергия вытянется из полуцветов. Магическая? Но она у них поврежденная. Или же…

— Жизненная, — закончила я мрачно.

Проклятье! Не убивать же полуцветов предлагает "Книга надежды", в самом деле?!

— Нет, это не жертвоприношение, — заверила Юмми. — Гвендарлин так не поступает.

— А как же энергия, что веками отдавали участники ордена, а заодно и все темные? — напомнил Ульрих. — А еще дух, пожертвовавший собой.

— Это был выбор самого духа, — не согласилась Юмми. — Что до энергии учеников, ее забирали понемногу. Речь не шла о лишении жизни.

— Только о вырождении, — напомнила я.

Но светлая девчонка и тут поспорила. Мол, никто не умер, а только не родился. Это разные вещи. Несравнимые.