Книга На краю вечности. Книга 2, страница 30 – Вера Бартон

Подхожу к двери. Несколько секунд топчусь на месте. Потом заношу кулак, чтобы постучать. Америго долго не открывает. Уже решаю, что его там нет, и собираюсь уходить, как слышу шорох торопливых шагов. Звон ключей, тихая ругань и вот наконец дверь распахивается.

— Зачем пришел? — с ходу спрашивает брат, не спеша впускать меня. Он бос, из одежды на нем только джинсы. Из-за рубцов после ожогов кожа на торсе похожа на рыбью чешую. На плече красуется татуировка с числом семнадцать, которое означает бессмертие. Догадываюсь, что он не один.

— По-видимому, испортить тебе свидание, — говорю я, чтобы проверить свое предположение.

— Ну тебе почти удалось, — ухмыляется тот, оглядываясь.

Приглашает меня в дом. Его гостья, не обращая никакого внимания на меня, продолжает одеваться.

— Мой брат — Зотикус, — небрежно представляет меня Америго. — Это Трейси.

— Очень приятно, — смущенно бормочет девушка, на ходу застегивая блузку. Челка сбивается на бок, и я вижу на ее лбу клеймо отверженной.

— Взаимно, — равнодушно отзываюсь я, плюхаясь в старое ободранное кресло. Жду, когда Америго, который не скупится на добрые слова и любезности, выпроводит свою подружку на улицу. Наконец дверь хлопает и он подходит ко мне. Упирает руки в бока и долго смотрит на меня.

— Хреново выглядишь, — констатирует он. — У меня есть дешевое сладкое вино. Будешь?

— Да.

Америго уходит в соседнюю комнату и возвращается с двумя бутылками.

— Бокалов нет, стаканов тоже, — информирует он. — А то ты небось привык пить, как аристократ, пить из хрусталя…

— Почему как? Я и есть аристократ, — на удивление расстраиваюсь я.

— Ну, извини, деточка, — смеется Америго, протягивая мне бутылку. Беру ее, мы чокаемся. — Эх, будем вечны!

Осушаю за один присест половину. Брат с любопытством наблюдает за мной. Интересно, какие выводы он делает? Догадывается ли, зачем я к нему пожаловал? Час, наверное, мы говорим о какой-то ерунде. Мне все кажется, что момент, ради которого я здесь, не наступил. Что он должен как-то выделить себя по-особенному. Но он все не наступает.

— Я так полагаю, что смерть Тео в разгар следствия надо мной это не счастливая случайность? — осторожно спрашиваю я. — Твоих рук дело?

— Других вариантов вытащить тебя не было, — задумчиво отвечает Америго и я улавливаю в его тоне тоску. — Не думал, что после его смерти буду ощущать такую пустоту. Словно это не я ненавидел его, желал ему смерти. Хотя он был тот еще говнюк!

— Теперь из-за меня погибнет невиновная. Я был в ее шкуре, понимаю каково это и мне это не нравится, — озвучиваю свою позицию я. Америго вздыхает.

— Эта смерть будет на моей совести, не на твоей. Так что расслабься, тебя никто в этом не обвинит, — успокаивает меня Америго, но я вижу, что ему тоже тяжело. Моника была его соратницей.

— Мне не нравится быть должником, — подаваясь вперед, говорю я. — И я хочу вернуть тебе этот долг.

Нужно перевести дыхание, чтобы продолжить. Америго не понимающе смотрит на меня и делает глоток вина.

— Ты о чем? — сдвигая брови, спрашивает он.

— Я хочу помочь тебе в твоей борьбе. Потому что вижу, как это важно для тебя, — не могу сказать, что эти слова даются мне с трудом. Произношу их легко и даже с чувством. — К тому же, теперь у меня для этого есть возможности.

Рассказываю о том, что Тео упомянул меня в своем завещании и теперь я его единственный наследник. Новость приводит Америго в нешуточное смятенье. Он меняется в лице, поднимается на ноги, нервно ходит по комнате, то и дело проводит рукой по подбородку. Подходит к окну, распахивает его и прижимается поясницей к подоконнику. Ветер небрежно треплет его волосы. Они то поднимаются вверх, то льнут к его бледным щекам.

— Похоже, отец и правда перед смертью повредился в рассудке, — с болью произносит он. — Не думай, что я злюсь или завидую тебе… Но все это скорее похоже на месть, чем на здравое решение. Для тебя было бы лучше отказаться от подобного наследства.

— Нет, потому что это дает мне шанс исправить тот ущерб, что я нанес тебе своим предательством, — тоже поднимаясь на ноги говорю я. — Хочу, чтобы ты вернулся к нормальной жизни, перестал прятаться как преступник и стал частью клана. Как у главы у меня есть возможность вносить поправки в законы…И первое, что я сделаю, это предложу пересмотреть срок давности преступлений для отверженных. Он больше не будет безвременным.

— Ты поскользнулся и ударился головой? — не верит мне Америго. — Что за чушь ты несешь?

— Да, я представляю себе, как все это нелепо выглядит со стороны, — горячо произношу я, неожиданно вживаясь в роль. — И ты вправе не верить мне, но тем не менее, это так. Считай это моим раскаяньем.

— Ты сделаешь это для меня? — голос Америго сипнет от волнения. Утвердительно киваю.

— Так ты примешь мою помощь? Позволишь познакомиться с твоей настоящей жизнью? — не могу избавиться от мысли, что он сейчас обо всем догадается и выставит меня за дверь.

— Я должен подумать, — неожиданно сдержано отвечает Америго. — Мне все-таки непонятно, что тобой движет. Хотя…Прости. Теперь я несу чушь. На самом деле я очень тронут твоим жестом. Видишь, даже слов подобрать не могу.

Брат улыбается, и мы обнимаемся. Начало положено, пути назад больше нет.

Домой я возвращаюсь абсолютно измотанным. Не помогает даже хорошая порция крови, которую мне удается перехватить на ночной улице Лондона у припозднившегося путника. Мысли крутятся вокруг Арсена. Как он? Пришел ли уже в себя? Сможет ли быстро оправиться от этого кошмара? Снимаю пальто и медленно поднимаюсь по лестнице. Мне хочется принять душ, выпить литр чая и завалиться спать. Открываю дверь в комнату. Там горит ночник. Мягкий свет обволакивает, настраивая на романтику. На моей кровати свернувшись калачиком спит Айлин. Рядом с ней лежит книжка. Беру ее в руки. Автор — Дил Марино. Тот самый, к которому она хочет ехать учиться. Открываю на первой попавшейся странице и начинаю читать. Прихожу к выводу, что это что-то вроде буддийской мистики. Надо расспросить Айлин, что ей конкретно в нем так нравится. По мне так ничего привлекательно в его текстах нет.

Снимаю пиджак и ложусь рядом с ней. Смотрю, как она мирно посапывает, положив ладонь под голову. Светлая прядь льнет к ее щеке. Но убирать не решаюсь — не хочу будить ее. Сегодня Ви назвал ее моей дочерью и я, пожалуй, впервые задумался над тем — а кто Айлин для меня? Как я на самом деле к ней отношусь? У меня никогда не было желания обратить ее, научить всему тому, что я знаю сам. Узнавать ее. Сначала девушка мне казалась обузой. Потом, когда я привык к ее присутствию, стал относиться к ней как данности. Вот она смотрит на меня, говорит что-то… Но что это для меня? Я все еще не знаю. Просто рад, что она есть. И убью любого, кто попробует забрать ее у меня.

Айлин открывает глаза и мягко, как кошка тянется. Улыбается мне.