Книга Пляска на плахе. Цена клятвы, страница 77 – Марина Баринова

— Открыто.

Могучая фигура герцога заполнила весь дверной проем. Грегор сделал неуверенный шаг.

— Я пришел извиниться.

Сотница не дала себе труда обернуться.

— Извинения приняты, — только и сказала она. Стычка с Грегором не оскорбила ее, но заставила крепко призадуматься о последствиях их сотрудничества. — Чем обязана?

Волдхард закрыл дверь на засов и, подойдя к столу с остывшим обедом, щедро налил себе вина. Залпом осушив бокал, он с громким стуком поставил его на место. Грегор был бледен и молчалив пуще обычного. Артанна нервно крутила в руках грубо вытесанную трубку и выпускала дым в приоткрытое окно.

— Снова куришь? — наконец спросил герцог.

— И пью. Иначе вообще никогда не сдохну. Это место так и манит пуститься во все тяжкие. Мне здесь плохо, Грегор — все напоминает о том, что давно следует забыть. Выть хочется.

— Я не думал, что ты до сих пор так болезненно переживаешь случившееся.

— Как-нибудь справлюсь, — примирительно улыбнулась женщина. Что бы ни произошло между ними ранее, следовало ответить добротой на дружеский жест. — В конце концов, это только моя война с самой собой. И ничья больше.

— Возможно, за это отец тебя и любил.

— За что?

— За силу духа и честность, от которой порой сводит зубы.

— Что поделать, не всем она по вкусу. Взять хотя бы тебя. Признаться, я думала, что сегодня мы подеремся. Тебе бы нервы подлечить, герцог.

Грегор помрачнел.

— Знаю. Эта история с покушением на Ириталь постоянно выбивает меня из колеи.

— То ли еще будет. Именно поэтому — особенно поэтому — ты должен владеть собой, — Артанна выбила истлевший табак прямо в окно. — Тебе ведь известно, что покушения могут продолжиться?

— Твой человек сказал. Этот Джерт мне очень пригодился. Передай ему мои извинения.

— И не подумаю. — Герцог удивленно взглянул на Сотницу. — Медяк — очень нахальный тип. Надеюсь, он кое-что переосмыслил, пока сидел в камере.

Грегор положил тяжелую ладонь на плечо наемницы.

— Моя гордость сегодня понесла большие потери, но ты оказалась права.

— Забыли, — кивнула наемница и мягко отстранилась. — Что ты намерен делать дальше?

— Альдор подготовил договор о найме «Сотни».

— Наконец-то. А после?

— Я заставлю Дом Деватон ответить за попытку убийства посла Латандаля.

Артанна удивленно вскинула бровь.

— С чего ты взял, что виноваты именно они?

— Кое-что о «Рех Герифас» рассказал брат Аристид — он долгое время путешествовал по Эннии. И та заключенная, Инья. Стараниями твоего эннийца она все же заговорила.

— Не сходится. Даже если так, то Деватоны убрали бы тебя, а не леди Ириталь. Латандаль враждует с Эннией, но при чем здесь империя? Смерть посла не выгодна никому, кроме короля Эйсваля, если он прознал о том, что вы спите вместе.

Грегор опешил. Артанна видела, как с его лица схлынули краски.

— Откуда… Кто тебе сказал?

— Я, по-твоему, слепая идиотка? — усмехнулась наемница. — Это же очевидно. Мне ли, бывшей любовнице твоего отца, не распознать схожие признаки столь знакомой болезни и у сына? Да у тебя на лбу написано!

— Видимо, мне нужно поработать над своим лицом. Если так, то именно я подставил Ириталь под удар.

— Тише, Грегор. Возможно, тебе просто напомнили о том, как мало значит один человек для империи. Даже если этот человек — герцог или возможная императрица. Оставь самобичевание и пока не делай громких заявлений.

— Я не намерен действовать открыто, но напишу Великому наставнику и подробно изложу факты. Надеюсь, его святейшество от меня не отвернется.

Артанна пожала плечами.

— Ты знаешь мое мнение о церковниках, но волен поступать, как считаешь нужным.

— Благодарю за советы, Артанна. Возможно, я так и не научился как следует благодарить людей, но я хочу, чтобы ты знала — твоя помощь неоценима.

— Рада слышать.

— Альдор ждет в канцелярии. Не затягивай с подписанием контракта, — сказал Грегор и вышел, оставив Сотницу наедине с мрачными мыслями.

— Как быстро ты меняешь гнев на милость, — вздохнула она, когда за ним закрылась дверь.

Артанна в очередной раз убедилась, что, согласившись служить этому человеку, лишалась права на ошибку.

Миссолен.

Проходя по нижней галерее, Демос проигнорировал бросившихся к нему канцелярских служащих и спустился по лестнице со всей скоростью, на которую был способен. Шаркали ноги, стучала трость, мелькали узоры на полу — казначей торопился. Проклятая боль в ноге никак не желала его отпускать.

Энриге Гацонский ждал Демоса возле милого фонтанчика, украшавшего небольшой сад в одном из атриумов закрытой части дворца.

«Что случилось с его павлиньей манерой одеваться?»

Вопреки обыкновению наряд гацонца не отличался обилием ярких оттенков. Лишь перстень с кроваво-красным рубином размером с голубиное яйцо украшал изящную бледную руку. Увидев Деватона, Энриге приветливо улыбнулся.

— Рад встрече, лорд Демос.

— Взаимно, ваше величество.

— Прошу, оставьте этикет, — отмахнулся король. — У меня нет времени на титулы и формальности.

«Выходит, ты всерьез чем-то обеспокоен?»

— Как пожелаете.

Люди Ихраза позаботились о том, чтобы разговору не мешали. Собеседники устроились на мраморной скамье, прячась от палящего солнца в тени фруктовых деревьев.

— Итак, чем я могу быть полезен вашему величеству?

Энриге тихо рассмеялся.

— Сразу к делу! Как же мне в вас это нравится, — воодушевленно сказал он и, понизив голос, наклонился к Демосу. — Я хочу попросить об услуге. Личной услуге.

«Так-так…»

— Я весь внимание.

— Вчера вы познакомились с моей блистательной дочерью Витторией.

— Она поразила меня в самое сердце, — ответил казначей. — До сих пор не могу прийти в себя.

«И, что удивительно, я почти не солгал. Будь у меня лицо посимпатичнее да нрав погорячее…»

— Воистину! Дети у меня получаются превосходно, в отличие от всего, что я делаю руками. Хранитель мне свидетель, я не хочу расставаться со своим сокровищем, но мне снова нужно выводить ее в свет. Вы понимаете, к чему я веду?

«Еще бы!»

— Разумеется. Вы говорили, ей двадцать два?

— В следующем месяце исполнится двадцать три года. Еще молода — и уже такая трагичная судьба, — гацонец издал печальный вздох. — Два брака — и оба неудачны. В восемнадцать осталась вдовой, а в двадцать три — разведена.