Книга Пляска на плахе. Плата за верность, страница 51 – Марина Баринова

Эннийка разрезала пропитавшуюся кровью нижнюю рубашку господина и внимательно осмотрела рану. Живот пересекал косой порез длиною в половину ладони, являя публике часть внутреннего мира представителя цвета бельтерианской аристократии.

— Плохо, — заключила Лахель.

— Не настолько. Разрешите, — Виттория схватила нож и лихо разрезала длинные узкие рукава своего платья, чтобы оголить руки.

— Лучше дождаться лекаря.

— Прошу вас, Лахель, — настаивала гацонка. — Я знакома с искусством врачевания.

— Пропусти ее, — прошептал Демос. — Хуже не будет. Боги, как же хочется пить.

— Нельзя.

— Знаю.

Телохранительница нехотя отступила, пропуская Витторию вперед. Гацонка приложила ухо к груди канцлера — дыхание было поверхностным.

— Одышка, учащенное сердцебиение. Скоро его светлости станет очень холодно. Несите грелки — нельзя давать ему мерзнуть.

Виттория плеснула на руки вина и бережно, стараясь не давить на края раны, заглянула в нее и принюхалась.

— Внутренности, кажется, не задело. Кишки целы, что уже очень хорошо. Могло быть куда хуже. Его светлость нельзя никуда переносить и, уж тем более, везти в столицу.

— Я понимаю, — кивнула Лахель. — Лекарь будет работать здесь.

— Именно так, — согласилась гацонка. — Нужна чистая тряпица, и не одна. Пожалуйста, распорядитесь принести ткань.

Лахель кинула одному из охранников, и тот молча вышел.

* * *

Взглянув на рану, врач лишь покачал головой:

— Скверно. От ран, полученных в живот, не спасти. Молитесь за жизнь его светлости.

— Глупости! — Виттория нервно отбросила волосы назад. — Органы не повреждены. Шанс есть.

— Это не имеет значения! Воздух и грязь уже попали в рану. Скоро она загноится, и больной умрет в муках. Я могу порекомендовать лишь дурманящие средства, чтобы уменьшить его страдания. Больше я ничем не смогу ему помочь.

— Открой глаза, болван! — выругалась гацонка. — Чему тебя учили в проклятом университете? Кроликов резать?

— При всем почтении, но что женщина может знать о… — врач успел договорить и захлебнулся фразой, когда Виттория схватила окровавленную вилку и направила орудие недавнего убийства на него. Лахель удивленно уставилась на разъяренную невесту господина.

— Не тебе решать, что я знаю, а что — нет, — прошипела гацонка.

— Но я действительно не думаю, что его несчастной светлости можно помочь…

— Это ваше последнее слово, мастер Зулис? — спросил ректор, косясь на побелевшее лицо канцлера.

— Увы.

— Тогда проваливай отсюда, бесполезный кусок дерьма! Оставь свой саквояж здесь и выметайся, — приказала она. — Все выметайтесь! Все!

Фабрис осторожно шагнул к Виттории, полагая, что женщина помутилась рассудком от пережитого.

— Прошу вас, милостивая госпожа…

— Пошли вон! — пронзительно крикнула гацонка и выбросила вперед руку с зажатой в пальцах вилкой жестом опытного фехтовальщика. Ректор охнул и отшатнулся от выпада. — Я сама займусь лордом Демосом.

— Но вы…

— Я изучаю врачевание с восьми лет — как и каждая женщина из рода Аро, — на миг ярость на лице знатной красавицы сменилась привычным выражением надменности. — Вы уже отказались от больного, и, если он скончается, это будет не на вашей совести. Теперь убирайтесь, иначе, клянусь кровью Гилленая, трупов в этом зале прибавится.

— Как пожелаете, как пожелаете… — Фабрис потянул за собой опешившего лекаря. — Пойдемте, мастер Зулис, пойдемте. Оставим их наедине с горем. Дамам порой бывает очень трудно мириться с потерей близких людей…

Охрана, получив приказ от Лахель, вышла следом за учеными мужами.

— Никого не впускать, пока я не скажу, — напоследок приказала эннийка.

Тем временем Виттория распотрошила сумку лекаря.

— Цайказия, — она принюхалась к флакону из темного стекла. — Подойдет.

Эннийка понимающе кивнула.

— Дурман.

— Именно. Нужно положить пять кристалликов под язык его светлости, — распорядилась гацонка. — И, пожалуйста, поторопите кухню с грелками. Также мне понадобится хотя бы одно ведро воды, больше полотенец и прокипяченные бинты. А лучше — пусть принесут сюда небольшую горелку. Я видела ее на кухне — на ней как раз варили тот соус из сыра и вина.

Демос попытался улыбнуться. Вышло скверно.

— Я не знал, что вы настолько сведущи во врачевании, — кашлянув, сказал он. Лицо канцлера стремительно приобретало цвет его белоснежной сорочки. — Почему вы молчали все это время?

— Тише, — Виттория приложила палец ко рту раненого. — Берегите силы. Я сделаю все, что в моих силах, но даже если мне удастся спасти вас сейчас, позже могут проявиться осложнения.

— Я знаю. Вы и представить себе не можете, насколько мне не хочется умирать. Особенно теперь, когда я узнал вас получше.

Колючие глаза гацонки на мгновение потеплели, а щеки — вспыхнули, но она быстро справилась со смущением.

— Молчите! Дурман лишит вас сознания, но, когда вы очнетесь, если очнетесь… Вам будет очень, очень больно.

Ослабевшими пальцами канцлер схватил гацонку за руку:

— Кто это был? Виттория, вы сказали…

— Таким ядом общества убийц в Гацоне снабжают исполнителей, чтобы те не проговорились, если попадутся. Переняли эту хитрость у эннийцев.

— Так это…

Виттория печально улыбнулась.

— Так говорят факты. Большего, боюсь, нам уже все равно не узнать.

— Если я… Мать знает, что делать. Доверьтесь леди Эльтинии.

— Этой змее? Шутите? — фыркнула гацонка, вкладывая крупинки дурманящего снадобья в рот Деватону. — Нет, милейший лорд Демос. Мой единственный шанс на спасение — вы. Если вас не станет, я проживу очень недолго.

Канцлер понимающе улыбнулся и замолчал, рассасывая кристаллы цайказии. Через несколько минут он провалился в тяжелое забытье.

В дверь постучали — принесли воду и тряпки. Двое крепких парней подтащили к столу, где начиналась операция, и, стараясь не глядеть на зияющую рану, молча удалились. Кровотечение прекратилось. Виттория сняла верхнее платье и осталась в более удобном нижнем, которое также спешно лишила рукавов. Волосы она замотала вуалью на манер тюрбана, дабы они не закрывали обзор.

— Приступим, — вздохнув, проговорила гацонка и принялась возиться с водой.

Лахель отмела прочь панику. Вместо этого она дивилась сама себе — казалось, эта высокомерная стерва прекрасно знала, что делала. Впервые за недолгое знакомство с Витторией из Дома Аро эннийка была вынуждена признать, что ошиблась в суждении о человеке. Сейчас это вселяло толику надежды на благоприятный исход.