Онлайн книга «Девушка на качелях»
|
Сияющий в своей простоте заключительный отрывок ларгетто перешел в поэтичную коду с вариациями, и я ощутил, как что-то изменилось – рядом со мной. Я скосил глаза на Карин. Она, оцепенев, беззвучно рыдала. Я осторожно коснулся ее руки; Карин заморгала, взглянула на меня с легкой, извиняющейся улыбкой, потом наклонилась ко мне и прошептала: – Он говорит, что все должно кончиться. Es muss sein [46]. После того как мистер Фу Цун собрал положенные (и заслуженные) овации, несколько раз удалялся и снова выходил на сцену, обменялся рукопожатиями с мистером Хайтинком, первой скрипкой и всеми, кто попался ему на глаза, я спросил Карин, не желает ли она прогуляться. Она покачала головой, хотела что-то сказать, но просто откинулась на спинку кресла и размяла плечи. – А в антракте обязательно выходить? – спросила она наконец. Мы заговорили о музыке в Англии, и я рассказал ей о Глайндборне и о лондонском концертном зале «Ройял Фестивал-Холл». – И поездов в нем совсем не слышно, хотя пути проходят в пятидесяти метрах от здания? – Совершенно верно. В зале великолепная акустика. И пропорции замечательные, а черно-белые балконы лож похожи на кабинки американских горок. Они нависают друг над другом, как выдвинутые ящики комода. – А музыканты в оркестровой яме не боятся сыграть в ящик? Я расхохотался в голос, не скрывая изумления. – Карин, как вам удается так идиоматически шутить на иностранном языке? – У нас есть такая поговорка: wenn scheint die helle Sonne, dann ist das Leben Wonne. Сможете перевести? – Когда сияет яркое солнце, – неуверенно начал я, – жизнь – это… ммм… наслаждение. – Верно. А для меня наслаждение – придумывать глупые шутки, когда сияете вы, – объяснила она и торопливо добавила: – Говорят, в Англии есть еще один знаменитый концертный зал. Я про него читала в каком-то журнале, его построил известный английский композитор в своем родном городе. Не помню, как его зовут. – Бенджамин Бриттен. А концертный зал – «Снейп-Молтингс», один из лучших в стране. Когда проходит Альдебургский фестиваль, музыка звучит по всей округе: в городе, в местных церквях – повсюду. Со всего мира съезжаются известные исполнители, просто рай земной. Если вы приедете, то… – Смутившись, я осекся. – То что? – Она со смехом подбросила сумочку на коленях. – Что тогда, Алан? – Ну… я, вообще-то, хотел сказать… если вы приедете, то я бы вас пригласил. Мы с друзьями иногда туда отправляемся всей компанией. – Было бы славно, – серьезно ответила она. – Я бы с удовольствием. После антракта мистер Хайтинк с неменьшим профессионализмом приступил к Итальянской симфонии Мендельсона. Наши соседи слева ушли, – очевидно, их интересовало только выступление Фу Цуна; Карин переложила на освободившееся кресло пальто и сумочку и, так сказать, подготовившись к бою, с еще большим увлечением отдалась музыке. Исполнение было прелестным. Всю первую часть ликующе распевал дрозд (как говаривал мой отец), во второй торжественно брели паломники, а мне хотелось чего-то более проникновенного. Я был готов витать в эмпиреях, но Мендельсона занимало другое: он декорировал бальную залу, и, должен признать, с королевской роскошью. Безусловно, плохой классической музыки не бывает, так что грех жаловаться. Как ни странно, мне очень понравилась сюита Яначека, которая завершала концерт. Прежде я ее не слышал; чистое звучание духовых инструментов полнилось неожиданным теплом и живостью, до которых, по-моему, Мендельсону было далеко. Я присоединился к аплодисментам и восторженным выкрикам публики, смутно надеясь, что нам исполнят еще что-нибудь на бис, но этого не случилось. Карин пришлось встать, чтобы пропустить людей из середины ряда, но потом она снова уселась в кресло и не поднималась до тех пор, пока зал почти не опустел. Наконец она сказала: – А сейчас, увы и ах, придется возвращаться. – Зато сколько впечатлений! Карин, это вы замечательно придумали. Мне очень понравилось. А вам? – Ах, Алан, вы еще спрашиваете?! – Простите, тут и впрямь спрашивать не стоит. Ну, что сейчас будем делать? Выпьем кофе? Перекусим? – Да, только недолго. Ох, как нелепо. Неужели сейчас можно говорить о еде? – Можно просто поговорить. Вы же все это время молчали. – По-вашему, обычно я слишком много говорю? – Нет-нет, вы – добрая душа, которая не вянет круглый год. Я просто хотел сказать, что нам с вами не представилось возможности поговорить. – Так и быть, я отработаю ваш хлеб. За скромным ужином (меня уже начинало волновать состояние моего кошелька) в небольшом ресторанчике по соседству Карин прекрасным мелодичным голосом говорила о всяких пустяках: о Копенгагене, о друзьях, об отпуске прошлым летом в Голландии, о вязании, о кулинарии, о садоводстве. Речь звучала будто птичьи трели, облеченные в слова, не имеющие никакого значения. Я заслушался и готов был слушать ее бесконечно. Я попросил ее поговорить – и она говорила. Беседовать о музыке не хотелось, и Карин благоразумно не затрагивала эту тему. Неожиданно она спросила: – Значит, вчера вы видели меня в Королевском саду? – Да. Unter der Linde [47]. – О, тогда вы видели меня с Инге и ее девочкой. – Может быть. Я видел с вами еще одну девушку, наверное Инге, но, поскольку мы с ней не знакомы, точно утверждать я не могу. А вот маленькую девочку не помню, но в парке их было много. – А. Да, мы с ними пошли в Королевский сад. – А сколько лет дочери Инге? – Три года, почти четыре. – Так, давайте-ка разберемся. Инге – ваша подруга, так? – Она моя соседка, живет этажом ниже. – Она замужем? – Нет. – Ага, ясно, – улыбнулся я. – И у нее есть дочка. – Да. – Она отвернулась и позвала: – Tjener! [48] Она попросила подошедшего официанта принести еще кофе; потом добавила в чашку сливок и сахара, размешала, попробовала и сказала: – А еще есть человек, который хочет на ней жениться, и она, кажется, согласна. – Рад за нее. Он отец девочки? – Нет. – И он не имеет ничего против нее? – Это обязательно? – Нет, что вы! Просто мне было бы не очень приятно. Точнее, очень неприятно. Безусловно, обстоятельства у всех разные, я не знаком ни с Инге, ни с ее женихом, ни тем более с дочерью. Надеюсь, они будут счастливы вместе. Дайте мне знать, как пройдет свадьба. Ну, если захотите мне написать. Кстати, Карин, с вашего позволения, можно я буду вам писать? А если я пришлю вам письмо, вы на него ответите? |