Книга Окно в Полночь, страница 77 – Дарья Гущина

Звучит заманчиво. Но. Но! «Геройская» магия мне сейчас не поможет ни разу. Её осваивать — на элементарном уровне — не день и не два. Только больше крышей поеду.

— Я рехнусь без тебя, — призналась глухо. — И… у меня есть вопросы.

— Эгоистка, — хмыкнул Валик.

— Как часто мужчины, влюбляясь в ямочку на щеке, по ошибке женятся на всей девушке, — фальшиво посочувствовала я и, встретив ироничный взгляд, пожала плечами: — Зацепился за одно — принимай всё остальное и не жалуйся. И нечего на меня так смотреть! А то ты не знаешь, что я — неблагодарный потребитель, бессовестно паразитирующий на «угодных»! Я вот… знаю. Теперь. И что в этом смешного?.. — насупилась.

Валик захохотал, да так искреннее и душевно, что захотелось поддержать. Но я промолчала. Отвернулась, оперлась о подоконник, и посмотрела на луну. И пусть, смех, говорят, продлевает жизнь… Глаза защипало. М-да.

— Ладно, спрашивай, — посмеиваясь, он тоже опёрся о подоконник.

— Ты… измененный, — я украдкой промокнула глаза, упрямо глядя на луну. — Не помнишь, как, когда, кто?..

— Как и когда, ты знаешь, — ответил негромко. — Моё прошлое фрагментами переписано с речного происшествия, и другое — истинное — я помню плохо, обрывочно. Как и ты. На то и расчёт. Мы сами находим прошлому обоснования и верим в случившееся. А вот с проработкой будущего у него проблемы. Поэтому возникает эффект «редактуры». Нестыковки в событиях, люди, возникающие из ниоткуда. Летописец, что с него взять… Но кто он, Вась, я не знаю.

— А должен, — возразила я упрямо. — Многие ли были в курсе того, что случилось на реке?

— Ты что… на мою маму намекаешь? — осторожно уточнил Валик.

— А больше некому, — я хмуро смотрела в окно. Снежные сугробы серебрились в лунном свете, ветер раскачивал макушки деревьев. — Если она не писец, то информатор. Никто, кроме неё, столько про нас с тобой не знает, — и задумчиво потёрла подбородок: — Так что за мужик к ней шастает? И давно ли?

— А ведь я не зря просил проверить, — снова укор.

— А прямым текстом сказать никак? — огрызнулась в ответ. — У меня и так крыша едет от всего… нового. И «герой», и деды, и ты…

— Бедная моя несчастная девочка… — теперь фальшиво сочувствовал уже он. — Тебя пожалеть или обойдемся пендюлем?

— Пожалеть себя я и сама могу! — нахохлилась я. Только этим и занимаюсь, да. — Лучше попробуй вспомнить, кто. И… зачем.

— Вась, я же сказал — не знаю! — Валик недовольно взъерошился. — Всё, что помню, — это размытую рожу, голос в голове и поводок.

— Поводок? — я насторожилась.

Однако нестыковка. Владлен Матвеевич прямым текстом сказал, что писцы держать и направлять сущность не могут. Этим занимаются помощники.

— Поводок. Любая сущность сидит на поводке. И за мой в любой момент могли дёрнуть и сказать «фас», — и виновато добавил: — Мне вообще нужно было держаться от тебя подальше… Но я не смог. Сопротивления хватило, чтобы близко не подходить. И выйти из игры, как только подвернулся случай.

Сердце болезненно сжалось. Как только подвернулся случай… И мне бы расчувствоваться. Пустить слезу и сказать Валику, какой он замечательный, что я не сержусь на него ни разу. Но мой мозг ухватил мысль. И заработал совсем в другом направлении.

— У того писца есть помощники? Те, которые держат сущностей?

— Похоже, что… нет, — Валик уселся на подоконник и задумался.

Я тоже взобралась на подоконник. Рассеянно расправила складки юбки и посмотрела на свой рабочий стол. Похоже… у маньяка нет Муза. Он — семейная реликвия, сказал Владлен Матвеевич, которая формируется веками. А семей, подобных нашей, мало. И потомственных писцов мало. Может ли быть… писец без ключа к историям? Я нахмурилась. Я могу писать и без Муза. Но вот идеи историй, образы, видение чужого мира приносит он. Писец без ключа… калека. Писать хочется, а писать не о чем. Дар требует выхода, ищет, но не находит. Почти как… выгоревший. Он точно ненормальный. Абсолютно.

— Ты точно к нему привязан… был?

— Думаю, да. Это… странное ощущение. Я засыпал и видел, как он… сочинял, слышал, когда… бормотал и продумывал. А потом… всё сбывалось. Да, Вась, горы не мной планировались. Там, в незнакомой обстановке, тебе не за что было бы держаться, — и Валик небрежно улыбнулся: — Но летописец есть летописец. Предвидеть случайности ему не дано, — и, подумав, добавил: — и управленец из него фиговый. Увлекался историей — и бросал всё остальное.

Значит, писец без ключа. Чёрт, кто же ты такой, северный олень, откуда взялся и где прячешься?.. Как проснусь — бегом к Маргарите Сергеевне. Я посмотрела на своего собеседника, собираясь кое-что уточнить, но запнулась, встретив выжидательный взгляд. Я закрыла рот и подняла брови. Потусторонние глаза укоризненно прищурились. Укоризненно… Я быстро прокрутила в голове недолгий разговор, начавшийся с того, что…

— Ты ничего не говоришь, потому что… знаешь? — спросила осторожно. — Потому что эта зараза криво-косо, но влезла в моё будущее?.. Потому что… — и запнулась на секунду: — Потому что всё, что ты скажешь, всё, о чём предупредишь… Тобой услышано, а им… прописано?.. И если я послушаюсь тебя, то наверняка поступлю так, как ему надо?

Валик одобрительно хмыкнул. Чёрт. Я посмотрела на него искоса и озвучила своё нецензурное мнение по поводу. То самое, которое может играть и роль обращения, и отношения к ситуации. Ибо у меня случился сильнейший приступ паранойи. А что если все…

— «Ни сы», Вась, — он обнял меня за плечи. — Далеко не залез. Всё, что с тобой случилось, — деды, «герой», — всё твое, твоя жизнь. Ты бы в любом случае с ними встретилась. Изменив меня, он лишь ускорил процесс. Надеялся, конечно, на другое… И обломался. Но надежду не оставил. Думай, Вась. Думай.

Я прижалась щекой к его плечу и нахмурилась. Связь между писцами всегда двусторонняя. Напрямую на меня он не вышел, ибо чревато. Тогда бы я сообразила, рано или поздно, кто портит мне жизнь. Поэтому он крысятничает по-тихому, через близких. Их измененная жизнь автоматом отражается и на мне. Думай… кто следующий?.. Чей защитник еще «неожиданно» мутирует? Если я правильно понимаю… защитник сторожит, пока сам силён. А если все силы брошены на спасение жизни «хозяина»? Чьё прошлое уязвимо? Кто ещё из моего окружения находился на краю? Пожалуй… только деды с инсультом да психозом.

— Думай, — Валик крепче сжал мои плечи. — Он меняет чужое прошлое, расставляя ловушки на будущее. Но в твоих силах их обойти. Если поймёшь.

— Тебе легко говорить…

— Конечно, — согласился он.

— Тебе там уже давно на все пофиг!

— Ясен пень.

— И…

— …ты меня выдумала, и я тебе только снюсь.

Тон — словно о погоде говорит, а в глазах горечь. Я потёрлась щекой о его плечо и скроила просительную рожицу:

— Извини, а?