Книга Невеста для Хана, страница 29 – Ульяна Соболева

Вышла на улицу и вдруг поняла, что больше не испытываю адской дрожи во всем теле от одной мысли, что столкнусь с ним. Ведь наши столкновения неизбежны и мне теперь никуда от него не деться.

А еще появилось странное ощущение… еще не оформленное, не осознанное. Ощущение, что там, когда я стояла напротив его родни, а они поливали его грязью… мне хотелось, чтоб они замолчали. Хотелось закрыть им рты. Я даже не знаю почему испытала именно это желание. Какое мне дело до него и его отношений с семьей? Но эти мерзкие слова о его внешности, о недостатках, о том, что он чудовище… Разве близкие люди могут быть такими тварями? Ведь это подло бить его во так со спины, обсуждая недостатки с таким презрением. На какое-то мгновение увидела страх на их лицах… а потом ощутила себя тяфкающим щенком который не заметил, как за его спиной появился огромный тигр-людоед… и только поэтому злобные шавки поджали хвосты. А щенок продолжал тяфкать… глупый, маленький щенок заступался за тигра, который с легкостью мог перекусить шавкам хребет.

Вышла во двор и втянула воздух полной грудью. Пахнет розами и надвигающимся дождем. Как же здесь красиво. Место напоминает диковинный парк с фонтанами. Замок Чудовища из сказки. Только здесь обитает самое настоящее и злобное чудище и никакой сказкой не пахнет. А волшебства никогда не произойдет. Прошла мимо вольера с огромной черной кошкой и на несколько минут остановилась. Красивая, блестящая, лоснящаяся зверина прохаживалась вдоль прутьев решетки и лениво поглядывала на меня своими, как ни странно, голубыми глазами. Я бы сказала даже не на меня, а куда-то мимо меня. Как будто я — это пустое место. Но она заметила. Я даже не сомневалась. Потому что кошка повела носом едва я подошла. Приблизилась к вольеру и заговорила с тигрицей:

— Хотела меня сожрать, да? Ничего, думаю скоро тебе позволят это сделать. А пока что можешь только облизываться. Тебе меня не достать.

Внезапно кошка бросилась на решетку и оскалилась, а я так дернулась назад, что чуть не упала на спину навзничь. Хищница мягко отступила и отошла от прутьев, лениво завалилась на бок и принялась вылизываться.

— Гадина! — прошипела я, — Вот ты кто! Нарочно напугала! Я тебя…

Показала ей кулак. Тигрица перестала себя вымывать, приподняв большую голову, и я медленно опустила кулак.

— Ладно. Мир. Я прохожу мимо, а ты меня больше не пытаешься сожрать.

Думаю, ей было совершенно наплевать на то, что я говорю. И едва подвернется случай меня слопают за милую душу. Оглядываясь на зверину, которую перестал интересовать недоступный кусок мяса, я пошла дальше в сторону качелей, которые выглядели мне абсурдными в этом жутком доме, напоминающем склеп. Зачем Хану эти детские строения? Может для кого-то из племянников? Хотя, вряд ли он был бы добрым дядюшкой и к нему привозили бы детишек по выходным. Скорее от него бы их прятали подальше и рассказывали о нем ужасные сказки на ночь вместо страшилок.

Я подошла к качелям и толкнула одну из них от себя. Та качнулась с неприятным скрипом. Сразу вспомнилось детство. Я стою ногами на качелях и раскачиваюсь изо всех сил, на мне какое-то пышное платье и оно летает вместе со мной, а волосы щекочут лицо. Мне кажется я лечу, я — птица, я совершенно свободна. Не удержалась и влезла на перекладину, но едва присела, чтобы оттолкнуться, снова раздался скрип, от которого на зубах появилась оскомина и я спрыгнула на землю.

Пока я шла к озеру, качели продолжали скрипеть. Хотелось обернуться, чтобы убедиться, что после меня на них никто не раскачивается. Обернулась — лучше б этого не делала. Пустые и раскачивающиеся качели выглядели еще страшнее, чем я думала.

Взошла на небольшой мостик и склонилась над водой, где плавал красивый черный лебедь по зеркальной глади, на которую опали красные лепестки роз. Как будто кровавые пятнышки. Я подняла палку, отломала кусок и бросила в воду. Лебедь тут же отплыл в сторону и спрятался под нависшими кустарниками.

— Когда-то здесь было два лебедя. Он и она.

От неожиданности я чуть не закричала. Это был детский голос. Он заставил меня содрогнуться всем телом и резко обернуться, схватившись за перила моста. Передо мной появилась девочка с длинными ровными черными волосами, заплетенными в толстую косу. Она сидела в инвалидном кресле, которым сама и управляла. ее большие раскосые глаза смотрели на меня с грустным любопытством, личико в форме сердечка выделялось светлым пятном в полумраке. Я судорожно втянула воздух и опустила взгляд ниже, в горле тут же застрял ком — там, где заканчивалась юбка, обшитая кружевами было пусто. У девочки не было ног.

«Да и чудище его безногое никому не сдалось».

И все похолодело внутри, сердце сжалось. Понятно теперь о ком они говорили… Жестокие мрази! Кто эта девочка? Что она здесь делает? Так вот чей это был рисунок… рисунок, о котором запрещено говорить.

— Меня зовут Эрдэнэ. А тебя?

— Красивое имя, — выдавила я, стараясь не смотреть на ее ноги… точнее туда, где их нет.

— А тебя как зовут?

— В… Вера.

Я не стану называться тем жутким именем, которое невозможно выговорить. Оно не мое и никогда моим не будет. Как и все в этом доме, где я совершенно чужая.

— Вера. — перекатывая на языке каждую букву, — Мне не нравится.

Сказала она и подъехала к бортику, посмотрела на лебедя долгим взглядом. Ветер трепал ее ровную челку и ленту в красивой косе.

— Лучше бы отец открутил и ему голову. Как его лебедке.

Я посмотрела на нее и мне стало не по себе. Девочка говорила совершенно серьезно. И это звучало страшно из уст ребенка. Желать смерти несчастной птице, глядя прямо на нее.

— Почему? Разве тебе не жалко его?

— Нет. Жалость унижает. Он хочет свободы, но не может улететь так как ему подрезали крылья. У него была любимая, но ее убили. Он несчастен. Жалость — губительна. Было бы гуманнее его убить еще в детстве, а не запирать в неволе.

Я слышала в ее голосе нотку горечи. Как будто она говорила сейчас не только о лебеде.

— Кто твой отец?

— Я думала ты знаешь? Говорят, я на него похожа. Мой отец — Хан.

Я постаралась дышать спокойнее и не сжимать так сильно поручень моста.

— Ты его боишься, — констатировала она, даже не оборачиваясь ко мне, — Странно. Обычно он их сюда не привозит.

— Кого их?

Тихо спросила, разглядывая ее аккуратный профиль с маленьким курносым носом и крошечным аккуратным ротиком, прикидывая сколько ей лет. Примерно девять. Кажется, слишком умной для своего возраста и прекрасно говорит по-русски.

— Своих женщин. Но думаю, и ты ненадолго. Открутит тебе голову или просто вышвырнет.

Ответила спокойно, жестоко по-взрослому. И я в очередной раз содрогнулась. Почему-то в ее устах это прозвучало зловеще. Намного страшнее, чем, когда об этом говорили тетки Хана.

— Сколько тебе лет?