Книга Отзывчивое сердце, страница 21 – Барбара Картленд

– Я не уверена здесь, – ответила она. – Возможно, когда я уехала, ты чувствуешь одиноко и, может быть… может быть, даже едешь за мной.

– Хорошая мысль, – одобрил герцог. – Можно сказать, чертовски хорошая мысль! Теперь стало модно ездить в Париж, говорят, Первый консул ежедневно дает аудиенцию восхищенным британцам, и те внимают каждому его слову.

– Я думаю, – медленно произнесла синьорина, – когда ты видишь Наполеона, он тебе тоже нравится. У него есть – как это сказать? – внушительность. Ты чувствуешь, что рядом с другими он – гигант.

– Верю тебе на слово, – мрачно отозвался герцог. – Так значит, ты решила меня покинуть?

У синьорины вырвалось негромкое восклицание.

– Нет, нет, я не хочу ехать! – заверила она и, приблизившись, обняла его. – Я люблю тебя, мой красивый герцог! Скажи, что мы женимся, и я не еду.

– Дория, мы уже тысячу раз говорили об этом, – устало ответил герцог. – Ты знаешь не хуже меня, что до двадцати семи лет я не могу жениться без согласия моих опекунов. Если я это сделаю, то денег у меня будет еще меньше, чем теперь.

– Но ты герцог – герцог! – воскликнула Дория.

– От этого у меня в кармане денег больше не становится, – возразил герцог. – Я в долгах, Дория. Никто не знает этого лучше, чем ты. Если опекуны прекратят ежемесячно выплачивать мне деньги, то на меня накинутся кредиторы, точно свора голодных собак.

– Твои опекуны, кто они? – спросила итальянка.

– Неприятные ворчливые старики, назначенные моим отцом. Он предоставил им право превратить мою жизнь в ад, – ответил герцог. – Моя бабушка, вдовствующая герцогиня, тоже входит в их число.

Синьорина воздела руки к небесам.

– А! Она страшная, эта женщина! Знаешь, как она вела себя последний раз, когда я петь в Воксхолл?

– Нет; как она себя вела? – с любопытством спросил герцог.

– Старая дама сидит в ложе у сцены. Когда я закончаю мою самую страстную, мою самую трудную арию, она громко говорить, так что все могут слышать: «Хороший голос, но я слыхала и получше». Maledizone! Если бы я имела в руке кинжал, я бы убивала ее! Вот твои англичане – холодные, черствые, без чувства. Если бы я пела в моей стране или даже во Франции, все были бы в слезах! Они бросили бы к моим ногам свои драгоценности, деньги, сердца. А твоя бабушка говорит холодные жестокие слова, и я хочу умирать, потому что меня не ценят.

В глазах герцога мелькнула тень усмешки, но он проговорил успокаивающим тоном:

– Моя бабушка – сама себе закон. Как известно, она выговаривала даже принцу Уэльскому; он ее просто боится. Не думай об этом, Дория. Я считаю, что у тебя удивительный голос. Как это о нем отозвался Фредди? «Ноты расплавленного золота».

– Фредди так сказал? – Синьорина Дория расплылась в улыбке. – Какой милый! Поцелуй его за меня и скажи: когда я его вижу следующий раз, я пою только для него.

– Он будет чрезвычайно польщен, – заверил ее герцог. – И, пожалуйста, давай покончим с этими глупыми разговорами об отъезде. Ты же знаешь, Дория, я не могу без тебя.

– Это правда? – Итальянка откинула назад голову и внимательно взглянула ему в лицо. – Я люблю тебя, люблю тебя всем сердцем, но ты меня мучаешь! Ты делать меня такая несчастная. Я не знаю, что сделать. Я думаю, что, если я оставаться здесь, я умираю от любви. Но, думаю, если уехать, это будет хуже, потому что мне не видеть тебя.

– Дория, ты такая милая! – произнес герцог и крепко прижал ее к себе. Их губы встретились. Вслед за тем итальянка взяла его за руку и быстро увлекла в надушенную темноту соседней комнаты.

Почти час спустя герцог в сдвинутой набок шляпе вышел на улицу, где в тени стоял его фаэтон. Достопочтенный Фредди Фаррингдон удерживал лошадей.

– Долго ты сегодня, – укоризненно заметил Фредди. – Лошади, черти, не стоят на месте. Пришлось три раза объехать парк и дать им слегка порезвиться.

– Надеюсь, ты не содрал краску с колес, – язвительно сказал герцог, усаживаясь в фаэтон и забирая у приятеля вожжи.

– Если ты считаешь, будто я способен поцарапать чужие колеса, то очень ошибаешься, – отозвался Фредди Фаррингдон. – Я ничуть не прочь проделать это с моими собственными, но позволь я себе такое с твоей коляской, мне бы несдобровать.

– Совершенно верно, – подтвердил герцог. – Но досталось бы тебе не от меня, а от моего главного конюха.

– Если хочешь знать, то я считаю, что Эббот много себе позволяет, – откликнулся Фредди. – Ему не очень-то нравится, как ты сам обращаешься со своими собственными лошадьми, что уж говорить о том, когда вожжи берет кто-нибудь из твоих друзей. Совсем недавно он повел себя просто непозволительно дерзко с Чарли, когда тот вернул твою гнедую со сломанной уздечкой.

– Чарльз был навеселе, – резко возразил герцог. – Если б я понял это, никогда бы не позволил ему править.

– Вот что я тебе скажу: я не желаю, чтобы Эббот переживал из-за меня. А посему в следующий раз, когда тебе захочется подольше задержаться у своей красотки, можешь захватить с собой грума.

– Ты же знаешь, нельзя допустить, чтобы он сидел позади нас с ушами торчком, как у насторожившейся собаки.

Фредди кивнул.

– Это верно. Осторожность никогда не помешает, – согласился он. – Ну, и как там Дория?

– Пуще прежнего настаивает на свадьбе, – ответил герцог. – Говорит, если я на ней не женюсь, она уедет во Францию. Мол, Бонапарт ее оценит.

Фредди рассмеялся.

– Итак, наконец-то все названо своими именами? – спросил он.

– Не совсем, – ответил герцог. – Только туманные намеки и, разумеется, предположение, что я последую за ней.

– А ты что сказал? – полюбопытствовал Фредди.

– Да, в общем, немного. Я сослался на то, что опекуны и бабушка не позволят мне жениться по меньшей мере еще год, и уверял, что буду тосковать по ней.

– Интересно, как она поведет себя дальше, – вполголоса заметил Фредди.

– Именно об этом я сейчас и думаю, – отозвался герцог, умело заворачивая лошадей в парк и подстегивая их.

Какое-то время они ехали молча; затем Фредди спросил:

– Она требовала от тебя денег?

– Конечно, – ответил герцог, – и очень ловко продемонстрировала, как она бедствует! Для меня была выставлена бутылка отвратительного пойла под названием «бренди», хотя эта дрянь достойна называться крысиной отравой. Бог знает, где она ее раздобыла.

– Полагаю, граф умеет заставить человека делать то, что тому вовсе не хочется, – пробормотал Фредди.

– Это мне напомнило кое о чем, – сказал герцог, приподнимая шляпу и кланяясь ослепительному видению в прозрачном белом муслиновом платье с розовыми лентами.