Книга Жизнь наизнанку, страница 46 – Ольга Дремова

Чувствуя, что в своём порыве откровенности он зашёл дальше положенного, Кропоткин слегка похлопал жену по руке, и на его лице появилась улыбка, содержащая гремучую смесь виноватости, очарования и неподдельной жалости к самому себе, оказавшемуся в неприятном положении.

— Было бы большой ошибкой, Лида, чтобы между нами оставалась какая-то недоговоренность: Наташенька — милый, добрый и светлый человечек, и мне бы не хотелось, чтобы ты думала о ней плохо. Наверное, во всём, что произошло… — на мгновение задумавшись, Кропоткин сделал едва заметную паузу, — наверное, в том, что с нами произошло, виноватых нет, — найдя обтекаемую формулировку для оправдания случившегося, он облегчённо вздохнул, и его лицо просветлело.

— Кто бы сомневался, — улыбнувшись одними губами, заметила Лидия, — было бы странно, если бы вдруг виноватым оказался ты.

— Я понимаю, сейчас в тебе говорит обида, но пройдёт время, и ты сможешь по достоинству оценить мою порядочность. — Игорь, взглянув на себя со стороны глазами Лидии, проникся к себе неподдельным уважением, и к его горлу подступила волнующе-горячая волна гордости за свой прямой и честный поступок, выжимая скупую мужскую слезу.

— Тебя послушать, так на таких, как ты, гуляк и проходимцев, нужно денно и нощно молиться, не жалея лба своего, — обрезала разглагольствования мужа Лидия. — Короче, хватит патетики. Сколько ты предлагаешь взамен своей свободы, порядочный ты мой?

— Сколько — чего? — еще не спустившийся с небес на грешную землю, Кропоткин удивлённо вытаращил глаза. — Рублей?

— Нет, юаней.

— Пятьсот на тебя и двести на мальчика, итого — семьсот, — быстро сориентировался Кропоткин.

— Не пойдёт. Мало, — коротко отрезала она, — свобода нынче дороже будет.

— Семьсот пятьдесят, — повысил ставку он.

— Мало.

— В месяц? — брови Кропоткина описали удивленную кривую и возвратились в прежнее положение. — Хорошо, восемьсот, и покончим на этом.

— У тебя один костюм на тысячу тянет. — Протянув руку, Лидия потрогала борт пиджака мужа. — Не иначе как из ателье?

— Большего тебе не предложит никто, — взывая к сознательности бывшей половины, упёрся он. — Лидочка, зачем тебе такие деньги, ты их что, собралась закручивать в банки вместо огурцов?

— Не твоё дело, — жёстко оборвала она.

— А ты, оказывается, умеешь торговаться, — поразился он. — Не замечал… Откуда в тебе это?

— Это твоя последняя цена? — не отвлекаясь от существа вопроса, Лидия упёрлась в Игоря взглядом, и её глаза насмешливо сверкнули.

— Последняя, — решительно кивнув, он рассёк рукой воздух. — Как хочешь, но на большее ты рассчитывать не вправе. Я и так с тобой достаточно щедр. Средняя заработная плата государственного служащего — сто десять — сто двадцать рэ, считай, что каждый месяц на тебя и сына будут работать семеро. Разве за то, чтобы просто-напросто числиться моей официальной супругой, тебе недостаточно этих денег? Подумай, Лида, как бы потом не пришлось кусать локти. А то сама знаешь: близок локоток, да, как говорится… — усмехнувшись, Кропоткин многозначительно повёл бровями. — Ну так что, подумала? — Уверенный в том, что его предложение будет безоговорочно принято, он провёл ладонями по груди и, ощутив под пальцами добротную шерсть дорогого костюма, удовлетворённо улыбнулся.

— А не пойти бы тебе к чёртовой матери? — звонко проговорила Лидия.

— Что ты сказала? — не веря своим ушам, Игорь привстал со стула. — Да на что ты без меня годишься? Через две недели у тебя в холодильнике закончатся продукты, и ты приползёшь ко мне на коленях умолять о ста рублях!

— Пошёл вон, подлец!

Дёрнувшись, словно от пощёчины, Кропоткин откинулся всем корпусом назад, и его лицо вмиг покрылось красными пятнами. Смерив Лидию долгим недобрым взглядом зеленовато-серых глаз, он неторопливо встал, оправил на себе пиджак и, разрезая воздух металлом голоса, негромко, но жёстко проговорил:

— Никуда ты не денешься, через две недели ты будешь есть у меня из рук, и вот тогда условия буду ставить я. — Развернувшись, он пересёк комнату несколькими широкими шагами, и уже через несколько секунд за его спиной захлопнулась входная дверь.

— Какая же ты сволочь, Кропоткин… — одними губами прошептала Лидия и, уткнувшись лбом в мягкую ручку модного кресла, тихо и безысходно заскулила, потому что все обидные слова, сказанные мужем, от точки и до точки были сущей правдой.

* * *

— Шелестов, ты чего это? — С любопытством глядя на Мишу, прячущегося от кого-то за углом рекреации и то и дело осторожно выглядывающего из своего укрытия, высокий мальчик с упрямым, как у бычка, лбом и нахмуренными бровями дёрнул его за рукав форменного пиджачка.

— Да ничего, так просто, отстань!

Мишаня несколько раз, не оборачиваясь, нетерпеливо махнул мальчику рукой, призывая его идти своей дорогой, но тот, соединив нахмуренные брови острой галочкой, секунду-другую подумал и, вместо того, чтобы оставить Миньку в покое и заняться своими делами, решил сделать абсолютно обратное. Остановившись всего в двух шагах, насупленный наблюдатель засунул глубоко в ноздрю указательный палец правой руки и, перекрывая шум скачущей и орущей на все лады школьной братии, громогласно заявил:

— А я знаю, от кого ты прячешься!

— Ну и знай себе на здоровье! — повернув голову, Минька бросил короткий взгляд на сопящего недоброжелателя и снова посмотрел на дверь завуча, расположенную в дальней рекреации, куда несколько минут назад вошла мать и где с минуты на минуту должен был появиться отец.

— А спорим, что ты от матери прячешься? — Провернув палец в ноздре, мальчик скривил лицо на одну сторону, нащупал твёрдый, застывший сгусток и, подцепив находку ногтем, осторожно, словно великую ценность, извлёк её на свет. — Что, нашкодили с Кропоткиным, а теперь в кусты?

— Копейкин, отлипни! — Встав на цыпочки, Минька вытянул шею, и, напряжённо застыв, стал вглядываться в арку, соединявшую коридор с лестничной площадкой третьего этажа, с нетерпением ожидая появления Кирилла. По всем расчётам выходило, что папа должен был появиться в школе минут пять, а то и десять назад, но, видимо, какое-то досадное недоразумение не позволило ему прийти вовремя. Подпрыгивая от нетерпения, Миша буравил глазами пустую арку коридора, а настырный Копейкин, от нечего делать наблюдавший за ним со стороны, что-то прикидывал в уме.

Видимо, для того чтобы изучение содержимого носа имело более научный подход, Копейкин поднёс палец со своим сокровищем прямо к глазам и принялся разминать сгусток ногтем. Вволю насладившись созерцанием, Николяша потянулся к нему языком, но неожиданно передумал. Опустив руку, он старательно вытер пальцы о штанину и, наконец, скумекав, что из неожиданной тайны Шелестова можно извлечь какую-нибудь пользу для себя, загундел:

— А что ты мне дашь, чтобы я не пошёл и не сказал твоей маме, что ты прячешься? — монотонно растягивая слова, Николяша выталкивал гласные через нос, только что прошедший санитарно-гигиеническую обработку.