Книга Жизнь наизнанку, страница 59 – Ольга Дремова

— Это каким-то образом касается Любы? — Сердце Кирилла пропустило несколько ударов и, болезненно заныв, часто забилось в груди.

— Да, — собираясь с силами, Горлов набрал побольше воздуха. — Я не знаю, как тебе об этом сказать. Возможно, мои слова покажутся тебе странными… но я очень сомневаюсь, что твоя Люба сдержит слово и выйдет за тебя летом замуж.

— Почему?

— Потому что она уже замужем.

— Что? — не веря своим ушам, Кирилл отступил на шаг назад. — Что вы такое говорите?

— То, что есть, — от волнения голос генерала сухо щёлкнул.

— И вы думаете, я вам поверю? — Отшатнувшись ещё на шаг, Кряжин прищурился, и его глаза нехорошо сверкнули.

— Думаю, нет, — с расстановкой произнёс Горлов, — даже скорее всего — нет. Но я должен был тебе об этом сказать, а уж верить или нет — дело твоё, — голос генерала дрогнул.

— Почему я должен вам верить? — Губы Кирилла болезненно изломались, и, скривившись, его рот сполз на сторону.

— Потому что я тебя люблю.

— Бред какой-то! Этого не может быть! Вы не знаете, вы же ничего о ней не знаете! — сдавленно прохрипел он. — Это какое-то безумие, ошибка! Нет… Нет! — Прижав пальцы к вискам, Кирилл резко замотал головой.

— Я понимаю, насколько тебе сейчас больно и горько, но всё, что я сказал, всё до единого слова — правда, — глухо произнёс он. — Если бы я мог взять хотя бы часть твоей боли, если бы я только мог…

Подняв на Горлова больные глаза, Кирилл шевельнул побелевшими губами:

— Кто… он?

— Кирюшенька…

Болезненно скривившись, Кирилл дёрнул ноздрями и впился ногтями в ладони рук:

— Кто он?!!

— Иван Ильич Берестов, — тихо прошептал генерал, и, расколовшись на мелкие кусочки, синее апрельское небо со звоном рухнуло Кириллу под ноги.

* * *

Разлетевшись на тысячу острых осколочков, синяя апрельская высь осыпалась под ноги Кириллу серыми мурашками асфальтовых крупинок и, съежившись, уместилась в одну неровную маленькую лужицу на тротуаре.

— Дур-рак! — Топнув в центр опрокинувшегося на асфальт неба, Кряжин сжал кулаки, и его лицо приобрело землистый оттенок. — И когда же… — Словно споткнувшись на слове, он на мгновение умолк и, с трудом протолкнув в горло тугой, упирающийся комок, зло сверкнул глазами. — Хотя, какая теперь разница…

— Прости меня, Кирилл.

— За что? За то, что вы не захотели, чтобы в меня, как в огородное пугало все кому не лень тыкали пальцами? — Опустив руки в карманы плаща, Кряжин нащупал связку ключей от квартиры и, с силой сжав её в ладони, почувствовал, как их зубцы и бороздки впились в кожу. — Накрылись мои шторки на окошках и горшочки с геранью! — Шевельнув ноздрями, он нервно хохотнул, но смех вышел хриплым и глухим, точно воронье карканье глубокой осенью.

Глядя в мелко подёргивающееся лицо Кирилла, Горлов ощущал себя невольно причастным к этой немой боли, заполнявшей собой всё свободное пространство вокруг, и оттого вдвойне виноватым и несчастным.

— Что ты теперь собираешься делать?

— А что бы на моём месте сделали вы?

— Не знаю, — честно признался Горлов. — Наверное, собрал бы чемодан и уехал куда глаза глядят.

— А если они не глядят никуда? — жёстко спросил Кряжин, и по тому, каким тоном были произнесены эти слова, Артемий Николаевич отчётливо понял, что для себя Кирилл уже всё решил.

— Ты пойдёшь к ней? — негромко спросил он.

— Для чего? — Окинув взглядом засаженный тюльпанами газон Александровского, Кирилл вдруг представил, что вся эта зелёная масса так и останется стоять, вытянув кверху узкие шеи и плотно сжимая слипшиеся пригоршни нераспустившихся цветов. — Люба сделала свой выбор, хотя, видит бог, я никогда не смогу понять, что заставило её поступить подобным образом.

— Может быть, есть что-то, о чём не знаем ни ты, ни я? — с надеждой предположил Горлов.

— Может быть, и есть, — оборвал его Кирилл, — только это теперь не имеет никакого значения: что сделано, то сделано. Вы меня простите, Артемий Николаевич, но мне нужно идти.

— Тебя подвезти?

— Не стоит.

— Кирюша, я не имею права настаивать на чём-то, — коснувшись рукава плаща Кряжина, Горлов помедлил, — но послушайся меня, обида — плохой советчик. Остынь, не руби с плеча, а то как бы не пришлось кусать локти.

— Да, конечно, — Кирилл коротко кивнул. Развернувшись на каблуках, он твёрдыми шагами решительно направился к ограде сада, и по его сосредоточенно-нахмуренным бровям и отсутствующему взгляду Горлов понял, что тот отвечал механически, особенно не вдумываясь ни в слова, произнесённые генералом, ни в те, что произнёс в ответ сам.

— Так уж вышло, что я не верю ни в Бога, ни в судьбу, но если тебе это хоть чем-то может помочь, то храни тебя Господь, сынок! — тихо прошептал генерал и, скользнув взглядом по сторонам, незаметно перекрестил удаляющуюся спину Кирилла.

Словно и впрямь бросив под ноги Кирилла ярко-синюю глазурь, над Москвой прогнулось дымчато-серое небо и, коснувшись лбом мостовой, незаметно заполнило собой все закоулки и дворы.

Втягивая ноздрями чуть влажный воздух, Кирилл старался не думать о произошедшем; но мысли, неотступные, горячие, злые, были сильнее его. Накатывая обжигающими волнами боли, яркие языки ревности и обиды разрывали его на части. Он прислушивался к едва различимому поскрипыванию ботинок об асфальт и, пытаясь обмануть самого себя, высчитывал количество шагов до каждого поворота, но оглушительные горячие волны с силой бились в виски, смешивая минуты и метры в одно неразрывное целое. Всматриваясь в пыльную крошку тротуаров, Кряжин старался сдвинуть рамки действительности до чёрно-белой незрячей полосы, но перед его глазами все время вставали жёлто-зелёные, смеющиеся кошачьи глаза Любаши, и, дурея от этого назойливого образа, он был готов кричать в голос.

— За что ж ты со мной так? — Опустив голову и тупо уставившись в потрескавшийся асфальт, Кряжин выбрасывал вперёд длинный циркуль худых ног, и его ярко-вишнёвые губы кривились от боли и отчаяния. — Зачем ты так? Зачем?

Чувствуя, как голова, разрываемая нестерпимыми спазмами, пылает огнём, Кирилл облизывал пересохшие губы и, шепча под нос что-то нечленораздельное, шёл, не замечая ничего вокруг себя. Его сердце, пульсируя рваными ударами, бешено билось о грудную клетку и, отдаваясь невыносимой болью, разламывало лопатки. Опоясывая огненным обручем, боль разрезала затылок и лоб и, стекая горячим воском по вискам, уходила в шею.

— Молодой человек, вы к кому? — незнакомый женский голос заставил Кирилла вздрогнуть и замедлить шаги.

Подняв голову, он увидел, что находится в подъезде чужого дома, а перед ним, поправляя коротким толстым пальцем съехавшие с переносицы очки, стоит невысокая пожилая женщина в шерстяной вязаной кофте.