Книга Охотник за приданым, страница 23 – Барбара Картленд

И она поспешила выйти из комнаты, прежде чем старшая сестра успела спросить что-нибудь еще. Девушка с легким вздохом встала с кресла и подошла к столику, на котором стояла ваза с цветами. Они напомнили ей о доме, и она почувствовала боль в сердце при мысли о цветах в ее саду, зеленых лужайках, спускающихся к ручью, и ее лошади, ждущей хозяйку в стойле. «Как бы я хотела быть там», — подумала она. Прунелле стало интересно, скачет ли граф по утрам по аллее парка, которую они называли «скаковой», и будет ли у нее когда-нибудь лошадь достаточно быстрая, чтобы обогнать Цезаря. Это казалось невероятным, но ей не хватало общества графа, их словесных баталий и даже того чувства неприязни, которое поднималось в ней, как только они встречались. Интересно, что он сейчас делает? Сколько картин уже продал? Неужели к ее возвращению галерея опустеет? Было невыносимо думать о потерях, но, вместо того чтобы представлять себе дорогие ее сердцу сокровища, она видела перед собой самого графа с его насмешливым взглядом и изгибом губ, небрежно одетого и смахивающего на флибустьера. «Я ненавижу его!» — подумала Прунелла. И в то же время она хотела его видеть. Она хотела бы спорить с ним и победить его своими аргументами. «Он разрушает все, что я люблю, все, что мне дорого», — говорила она себе. У нее возникла неприятная мысль, что гораздо лучше быть рядом с ним, и сердиться, и негодовать, чем сидеть одной в унылом отеле в городе, который ей совсем не нравится. Прунелла не понимала, как кого-то может привлекать Лондон. Здесь может быть хорошо Нанетт, окруженной вниманием молодых людей, но Прунелле не нравились узкие и грязные улицы, ей не хватало свежего воздуха и прогулок верхом. Но больше всего она скучала по повседневным делам, таким привычным и необходимым. Ей нравилось быть хозяйкой Мэнора, помогать людям в деревне, а больше всего — управлять поместьем соседей и Уинслоу-холлом. В прошлом году после смерти отца вряд ли был хотя бы один день, когда она не ездила в Уинслоу-холл, чтобы проверить, не нужно ли что-нибудь сделать. Большей частью она бродила по дому, наслаждаясь красотой его убранства и изяществом обстановки, росписью потолков, обилием прекрасных картин и чувствуя гордость оттого, что многое спасено ее руками, и, если бы не она, многое могло бы погибнуть от небрежного обращения или запустения, неизбежных в старом доме. «Я хочу уехать домой», — сказала она тихо и неожиданно для себя, но представляла себе при этом не Мэнор, а Уинслоу-холл. Безотчетная грусть охватила Прунеллу, и на глаза навернулись слезы. Она стала часто моргать, пытаясь избавиться от слезинок и стыдясь своей слабости. Девушка, погруженная в свои мысли, даже вздрогнула, когда неожиданно открылась дверь и слуга объявил:

— К вам джентльмен, мисс. Прунелла подняла голову и посмотрела

на вошедшего сквозь слезы, застилавшие ее глаза, и в первый момент не смогла узнать графа.

Он совершенно преобразился, она даже сначала не поняла, в чем дело. Граф был одет в элегантный вечерний костюм, который разительно отличался от того, который он надевал в тот вечер, когда Прунелла и Нанетт обедали у него в Уинслоу-холле. Теперь фрак на шелковой подкладке облегал его стройную фигуру, словно вторая кожа, его галстук был завязан по последней моде, как и тот, который так поразил Прунеллу у его племянника, а уголки воротника точно занимали предписанное положение.

— Добрый вечер, Прунелла!

После небольшой заминки, вызванной столь неожиданным визитом и новым обликом графа, Прунелла вспомнила о вежливости.

— Добрый вечер... милорд.

— Я вижу, вы одна. Я боялся, что не застану вас дома. Мне казалось, что вы с сестрой отправились в столицу, чтобы развлекаться на балах и светских приемах...

— Нанетт обедает сегодня у своей крестной матери, графини Карнуорт, — поспешно ответила Прунелла.

— А вас не пригласили? — удивился граф.

— Ее светлость была так добра, она принимала меня три дня назад.

— Так что сегодня Золушку оставили дома. Ну что ж, я могу предложить вам провести вечер гораздо приятнее, чем грустить в одиночестве в четырех стенах.

— Вы очень добры, милорд, но я здесь... совершенно... счастлива... Благодарю вас.

— Я думаю, это неправда, — сказал граф, — но раз вы так гостеприимны, я не отказался бы от бокала хереса.

Прунелла немного пришла в себя.

— Прошу прощения, — извинилась она. — Я сама должна была бы предложить вам что-нибудь из напитков, но я очень удивилась, увидев вас.

— Вы считали, что я в Уинслоу-холле? — спросил граф.

— Да, конечно! Я думала, что у вас слишком много дел и вы не сможете оставить поместье.

— Я пришел к выводу, что не смогу справиться со своими делами, когда вас нет рядом, чтобы помогать мне.

Граф заметил, что глаза Прунеллы радостно блеснули, затем она сказала:

— Я сомневаюсь, что это... правда.

— Уверяю вас, это чистая правда. Мне не хватало вас, Прунелла, но я достаточно наблюдателен и могу сказать, что вы также скучали по мне, а вернее, по моему дому.

Прунелла отвернулась и позвонила в колокольчик, затем села в кресло и указала рукой на другое, стоящее рядом:

— Не угодно ли присесть, милорд?

— Благодарю вас.

Граф удобно устроился в кресле, откинувшись на спинку и положив ногу на ногу, и Прунелла заметила, что он чувствует себя совершенно свободно, в то время как она без всяких на то причин отчего-то напряжена и беспокойна. На звонок пришел слуга, и она заказала херес для графа и мадеру для себя.

— Хватит ли у вас решимости забыть об условностях и поужинать со мной? — обратился к ней граф.

— А это не будет... неправильно? — спросила Прунелла.

Граф понял, что девушка действительно не знает ответа на этот вопрос, и сказал:

— Не то чтобы «неправильно», но слегка неблагоразумно. К сожалению, я не знаю никого, кто мог бы присоединиться к нам в этот поздний час, поэтому я предлагаю сначала отправиться в Королевский театр на Друри-лейн, в котором я уже заказал ложу, а затем поужинать в каком-нибудь тихом месте, где мы могли бы спокойно поговорить. Все это показалось Прунелле таким соблазнительным, особенно по сравнению с перспективой провести скучный вечер в отеле, и ей захотелось сразу же ответить, что она только об этом и мечтала. Однако девушка сдержанно сказала:

— Очень любезно с вашей стороны, милорд, что вы подумали обо мне, когда так много старых друзей ожидает встречи с вами после вашего возвращения в Англию после такого долгого... отсутствия.

— Вы осуждаете меня?

— Нет, конечно, нет!

— Я же слышал напряжение в вашем голосе, когда вы говорили о моем долгом отсутствии. Мне уже так надоело извиняться и ссылаться на войну, что, может быть, нужно наконец сказать откровенно, что у меня были более важные дела, чем заниматься приходящим в запустение хозяйством и играть роль, как Паско это называет, «блудного сына».