Онлайн книга «Завещание Шекспира»
|
Ее одежда, широко расстилаясь по волнам, несла ее с минуту, как сирену. Несчастная, беды не постигая, плыла и пела, пела и плыла, как существо, рожденное в волнах. То была ее лебединая песня, и лебеди плыли мимо нее по-королевски, под звуки ее пенья. Но это не могло продлиться долго: одежда смокла – и пошла ко дну. Умолкли жизнь и нежные напевы. «И поделом ей, – утверждал могильщик, существо из моих детских кошмаров, который копал ей могилу. – Так ее и растак, паскудницу! Она не лебедь, чтобы плавать по Эйвону». Он рыл могилу в освященной части кладбища, к большой досаде священника, который ее хоронил. Сославшись на невыясненные обстоятельства смерти, ее родные умоляли поверить в несчастный случай, и на этот раз городской совет внял их мольбам. – Подозрительная смерть, – бурчал священник, – такая сомнительная, что ее нужно бы предать земле на перекрестке двух дорог. И если б высший приказ не изменил порядка церкви, она б до Страшного суда лежала в земле неосвященной. Прах и камни, а не молитвы чистых христиан должны б ее в могилу провожать. Она ж в венке девическом лежит; на гроб легли невинные цветы, и он святой покроется землею при похоронных звуках меди. Все, что ей причиталось. Ее обезумевший от горя брат умолял позволить заказать панихиду по той, которая так любила пение. «Как – и больше ничего?» Делать нечего. Церковь была против: «Мы осквернили бы святую службу, пропев ей реквием, как всем, почившим в мире. Засыпай ее землей, могильщик!» После обряда священник сказал им: «Nunc dimittis [46], все расходитесь по домам». Идите вон! Еще один грубый поп. Как тот, что хоронил мою сестру. И я снова прошептал: «Спустите гроб. Пусть из девственного праха фиалки вырастут». Но могильщика не интересовали фиалки. Он поднял один из цветков, которые в момент смерти сжимала в руке Кейт Хамлет, длинный пурпурный цветок, который назывался «пальцы мертвеца» [47]. С глумливой улыбкой старый черт сунул палец внутрь стрелообразного листа, который поддерживал чашечку цветка, и с непристойным гоготом погладил пурпурный фаллос. Было бы совсем неудивительно, если бы он еще и пернул. – Ума не приложу, как можно убить себя вот из-за этого! Посмотри-ка, парень, да здесь их сотни – рви не хочу! Этого добра всегда предостаточно, в любое время года. Убить себя из-за того, что один из них ее бросил! Отброшенный им цветок упал в могилу на бедро Кейт Хамлет – последний пурпурный цветок для бывшей девственницы. В приличном обществе эти длинные пурпурные цветы назывались «лорды-и-леди», а на устах наших целомудренных дев «пальцы мертвеца». – Ты и в цветах разбираешься? Еще их называют «кукушечьей пинтой», а на языке людей постарше, таких как Агнес из Асбиса, это были «коровы-и-телята» или «джек-на-аналое». Когда-то их еще называли ариземами. А не стесняющиеся в выражениях пастухи и непристойные могильщики одинаково грубо, с похотливой и глумливой насмешкой, называли эти зеленые вульгарности «язык-в-хвосте», а то и еще откровеннее. 13
– Так-так-так. Теперь перешли на цветы, да? Она снова вошла в мою комнату и во внезапно наступившей тишине хмуро смотрела на нас и следы явного мужского непослушания в виде виновато стоящих на столе наполненных стаканов. – Я пью за двоих – за себя и за него, – сказал Фрэнсис. Он щедро и не без удовольствия отпил из моего стакана и отставил его подальше от меня, чтобы я не смог до него дотянуться. – Мы с Уиллом говорили о его сестрах, ведь так же, Уилл? Хмурое лицо слегка смягчилось. – У него всего одна сестра. Интересно, что он ей оставит. Фрэнсис развел руками. – Мы еще пока… – Так не лучше ли вам?.. – Совершенно верно, госпожа Энн. В самом деле, Уилл, не записать ли нам этот пункт прямо сейчас? Также я даю и завещаю упомянутой сестре своей Джоан 20 фунтов стерлингов… – Она может взять себе всю твою одежду, – сказала Энн. Мне показалось, что Элисон взглянула на меня с жалостью, за которую я был ей сейчас весьма благодарен. …И все мое носильное платье, которые должны быть выплачены и выданы ей в течение одного года после моей смерти. Она шмыгнула носом, а ее госпожа ткнула ее в спину, указывая на грязную посуду. И я завещаю и предназначаю ей дом с его убранством в Стрэтфорде, в котором она живет, пожизненно. – И, между прочим, бесплатно! – сказала Энн, уставив, по своему обыкновению, руки в боки и повернувшись к скрипящему пером адвокату. – Господин Коллинз! Фрэнсис поднял перо и посмотрел на меня. – Уилл? «Не все ли равно?» – спросил я себя. Исправь, Фрэнсис: но под условием уплаты ею ежегодной ренты в 12 пенсов. Руки убрались с бедер и скрестились на груди, выражая неудовольствие, но не полную враждебность. Фрэнсис остановился, перевел взгляд с меня на нее, взвесил ситуацию и сделал надлежащую запись. И добавь еще кое-что, Фрэнсис. Также я даю и завещаю трем сыновьям ее – Уильяму Харту… Как зовут второго, Энн? – Да кто их разберет, этих Арденов? Фрэнсис смотрел на нее недоуменно, но внешне дипломатично. – Вообще-то, они Харты, госпожа Энн. Она величаво покинула комнату, вытолкнув малышку Элисон вперед себя. – Уилл, подскажи, как зовут второго Харта. Не могу припомнить. Запишем позже. Третьего зовут Майкл. А вот среднего я всегда забываю. …и Майклу Харту – сколько? …по 5 фунтов каждому. – Когда выплатить? …которые должны быть выплачены в течение одного года после моей смерти. – Готово! Фрэнсис осушил мой стакан и взялся за свой. – Слушай, может, продолжим, пока дело спорится? Какие будут распоряжения насчет Джудит? С Джудит сложнее. Давай вернемся к ней попозже. – А твоя племянница, Элизабет Холл? С ней все не менее запутанно. – Отчего же? В чем загвоздка? Ни в чем – то есть в самой сути. Объясню потом. А пока отпиши Элизабет всю мою серебряную посуду, за исключением моей широкой серебряной и позолоченной чаши, которую я теперь имею в день написания настоящего моего завещания. Так пойдет? |