Онлайн книга «Майк Олдфилд в кресле-качалке. Записки отца»
|
Размышление: что, если я не смогу больше двигаться? Найдется ли у кого-то из моих детей для меня время? Наверное, нелепая мысль, когда родители от своих отпрысков ожидают благодарности. Новая мусорная яма. Мы откопали её между кустами бузины у западного фронтона дома. При этом мы наткнулись лопатой на ржавый ствол пистолета; «Люгер Р-08» с последней войны. Собственно, куда только не ступал сапог немецкого солдата? Кто мог бросить сюда пистолет? Дезертир? Уносящий ноги от Красной Армии, как когда-то это делал я, бросив оружие в озеро под Цербстом? Мой сын рассматривает пистолет с обычным любопытством. Позже: Тимм отчистил ржавчину с пистолета и прошелся по нему зеленой эмалевой краской. «Для нашего музея на стене дома». Здесь уже висят: подковы, лемех, борона, цепи, тяговые крюки, вилка для уборки свеклы. «И снова запустили космический корабль». «Если я не сижу в нём, то мне это не интересно». Позже: «А когда, собственно, в первый раз туда поднялись?» «В октябре пятьдесят седьмого». «А Гагарин?» «В апреле шестьдесят первого; я как раз был в Москве». «Даже представить себе невозможно, что это такое невесомость». ВОСПОМИНАНИЯ После балетного спектакля в Большом театре мы отправляемся со знакомым в отель «ЛЕНИНГРАД». Распив бутылку вина, мы около полуночи уже забираем наши пальто из гардероба, когда рядом с нами встают два москвича. Один спрашивает: «Немцы? ГДР?» Мы киваем. Мужчины приглашают нас ехать с ними на квартиру. В такси мы узнаем, что Алёша всесоюзный чемпион по боксу и что Николай работает инженером на машиностроительном заводе. Мы у цели – это старый дом на юге Москвы. Внезапно водитель такси кричит: «Слушайте, товарищи, слушайте!» Он включает радио громче. Мы ни с места. На полуночной улице, в напряжении, внимаем сообщению о старте «Восток 1» с Гагариным на борту. При выходе из машины я оступаюсь, оседаю на колено и слышу рядом с собой радостный крик. Алёша хлопает меня по плечу. Мы сидим до пяти утра, приветливая бабушка Алёши угощает нас водкой, хлебом, фруктами и яичницей. И всякий раз, когда я хватаюсь за свое болевшее теперь плечо, компания смеется, и хозяин дома каркает: «Не так уж плохо: ты – вниз, зато Гагарин – вверх». * * * Тимм ставит на стол большой горшок с альпийской фиалкой и коробку шоколадных конфет. «Собираешься на день рождения?» «Нет». Мальчик улыбается и укоризненно кивает. «Завтра приедет мама». «Ага». «Завтра…» Я почти забыл про день рождения Г., так же, как и про женский день. Тимм позже: с письмом. «Я тоже кое-что забыл». Я читаю. Мальчик стоит рядом. «Ну, что скажешь теперь?» «Радуйся!» – отвечаю я и облегчённо возвращаю ему письмо с известием, что у девчонки не будет ребёнка. Площадь в центре деревни. Молочная лавка. Перед ней скудная дюжина молодых людей. Они противники одинаковости, при этом все выглядят одинаково. Все как один в джинсах. Все как один на мопедах. Все как один в растоптанных коричневых «автостопщиках» на ногах. Как будто это выжжено во мне: «Адольф Гитлер родился двадцатого апреля 1898 в Браунау на Инне…» Эту фразу мне ежегодно напоминает лист календаря, когда показывает эту дату. В третий раз иду к председателю кооператива с просьбой очистить отстойник. Сколько раболепного выклянчивания. Сколько времени ушло для маленького, но все же такого важного дела в жизни. После дней серо-седого неба наконец-то вернулось солнце. Я бросаюсь на поляну, протискиваюсь носом между молодыми стеблями, нюхаю, валяюсь. Если бы трава была съедобной, сегодня я ел бы её. Тимм открывает рюкзак, ставит на стол выточенный деревянный подсвечник. «Я сделал это в обеденный перерыв». «А чем ты еще занимаешься?» «Изготавливаю лестницы, каждый день изготавливаю лестницы; скучно до рвоты». Однообразие работы – с этим ежедневно приходится справляться миллионам на конвейерах, в цехах, универмагах, вычислительных центрах. Возникает вопрос, в какой мере школа к этому подготавливает? Не слишком ли благополучным мы представляем мир нашим детям? Как искусно и неумело консультируют учителя? Могут ли они учитывать способности и желания? Как часто ошибаются претенденты в своих способностях? В чем нуждается народное хозяйство? Какую роль играет желание родителей? И разве не используют родители свои связи, когда отдают ребёнка учиться туда, куда он не проходит по среднему баллу? В каждом ли случае персональная оценка ставится выше среднего значения? Я считаю баллы устаревшими. Они для учителя – удобные костыли для аттестации учеников. Они способствуют развитию карьеризма, являясь лишь полуправдой об ученике. Когда в аттестате стоят одни цифры, из какого-нибудь угла ухмыляется ложь. Никогда не бывает так, чтобы ученик был хорош по всем предметам, никогда. «Куда ты?» «Выкладывать стену». «Ты – и выкладывать стену? У кого?» «А, есть один тип, который строит дом». «А сколько он платит?» «Двенадцать марок в час; запахло деньгами». Не продиктовано ли жесткое мнение сына о работе в цехе его нежеланием и ленью? «Я не для того живу при социализме, чтоб надрываться, как при капитализме». «Надрываешься, надрываешься, а потом двенадцать лет ждешь машину». «Бьешься, бьешься, и тогда, в конце концов, у тебя в руке пара монет». Всегда ли у молодых людей такое несознательное отношение к труду? Поздним вечером немного подвыпивший Тимм приходит со стройки. «У мужика, прикинь, у него есть всё: цемент, известь, прочный клинкер, самый лучший кафель. И окна – я такого ещё не видел». «И откуда он всё это заполучил?» «Связи; западные денежки, благодаря которым каждый может иметь перспективу». Позже: «Справился отлично. И можно увидеть, как надежно сработано. Халтуры там нет». ВОСПОМИНАНИЯ Осень сорок первого. Время обучения в усадьбе. Посеяли рядами рожь. Я получил задание идти за рядовой сеялкой и с помощью легкой бороны сеять зерно. Большая сеялка шириной ровно пять метров, моя тоже. Я направляю свою упряжку бежать по следам копыт большой сеялки и упускаю из вида, что следы колес сеялки тоже нужно бороновать. |