Книга Жажда. Тёмная вода, страница 40 – Ник Никсон

— Это тоже вы придумали? — Витька жестами показал, будто снимает с себя одежду.

— Это уже была его идея, как и многие появившиеся позднее. Со временем он настолько вжился в роль, что на самом деле поверил в собственное божественное происхождение. И даже заставил меня усомниться в моем атеистическом мировоззрении. В глубине души я, как и все те люди, хотел забыться — я потерял жену и двоих детей, и эта рана до сих пор не зажила. Я хотел поверить в настоящее чудо, в Оазис, где все мы когда — нибудь встретимся с нашими любимыми. Место вечного блаженства.

Повисло молчание. Петр задумчиво глядел на керосинку у входа, ее свет отражался в его черных глазах.

— Вы знаете Эли?

Петр вдруг резко отшатнулся от Витьки и уставился на него с настороженностью, как если бы перед ним появилась хвостатая тварь.

— Как ты меня нашел? Это он тебя послал?

— Кто?

Петр схватил Витьку за предплечье и сдавил так сильно, что рука онемела.

— Не прикидывайся, что не понимаешь! И как ты намерен убить меня? Знай, я буду сопротивляться.

Витька освободился от его хвата. Петр выставил руки перед собой, намереваясь отбиться от нападения, которого не последовало.

— Да, успокойтесь вы. Никто меня не посылал. Сталкер я, из Мида. Я попал сюда случайно, потому что хотел украсть картину из Третьяковки, но все пошло наперекосяк. И теперь я здесь.

— Врешь! Откуда сталкеру знать семейное имя Петруши?

— Она сама мне его сказала. Мы…, Витька сделал многозначительную паузу. — Друг друга любим.

Петр выглядел шокированным и какое — то время молча пялился на Витьку. А потом тихо произнес:

— Это правда?

Витька кивнул. Петр схватился за голову, стал причитать:

— Эли, Эли, что ты наделала… Эли…

— Ей грозит опасность?

Петр вскочил, взял Витьку за плечи и всмотрелся ему в глаза.

— Кто еще о вас знает?

Витька пожал плечами.

— Если узнает Агроном, она… ее…, — Петр закашлялся. — Он считает нас… то есть их своими рабами. А он ненавидит тех, кто покушается на его собственность. Если ты любишь ее на самом деле, оставь ее, ради ее же блага, и никогда больше не тревожь.

— Нет! Если то, что вы рассказали правда, она не должна жить в таком ужасном месте.

— Община — уже часть Эли, и ты не заберешь это от нее. Ваши миры несовместимы.

Витька собирался ответить, что непременно увезет ее оттуда, но сработал внутренний ступор. На него вдруг накатило.

— О чем я вообще говорю? Я подвел ее, не сдержал обещание, потерял все деньги, и теперь я здесь… Грязный бомж… Как я собираюсь спасти ее, если не могу спасти себя…

Витька рассказал Петру о болезни отца Эли и обещании, которое дал ей. Старик слушал внимательно, иногда кивал.

— Мой брат всегда был слишком доверчив. Надеюсь, он выкарабкается. На сегодня я устал, продолжим разговор завтра. У нас еще много времени.

Старик отправился спать, а Витька не сомкнул глаз до утра. Все думал о том, что сказал бы Эли при встрече. Представлял, как обнимает ее и целует. Потом наступало отрезвление, и он снова вспоминал, где находится.

А вдруг Петр прав, и его мечтам не суждено сбыться? Неужели он должен смириться, что больше никогда не увидит ее?

* * *

Кобальт постучался в дверь квартиры Дюши Тока. Не дождавшись ответа, дернул на себя ручку. Заперто. Пнул трижды по двери — с потолка осыпалась старая штукатурка.

— Да иду, иду, — послышалось изнутри квартиры. — С ума что ль сошли? Ночь же еще.

Загрохотали замки, дверь со скрипом отворилась. Ток выглядел заспанным и помятым, словно по нему каток проехался.

— Димас, ты… Чёт случилось?

Кобальт толкнул шурина внутрь квартиры и вошел. Заглянул во все комнаты, проверил ванную, затем вернулся к ошарашенному Току и с ходу спросил:

— Где Витька?

— Понятия не имею. У себя, наверное.

— Нет его там.

Тока пробрала дрожь. Схватив с дивана старый пожухлый халат с выцветшей эмблемой казино, он принялся дёргано натягивать его на себя, словно старался спрятаться от внешнего мира.

— Когда ты его видел в последний раз? — спросил Кобальт осматриваясь.

— Вчера. Утром, кажется.

— И о чем вы говорили?!

— Да, не о чем, собственно. Просто болтали.

Кобальт перевел взгляд на открытые тумбочки стола: кучи электронного барахла, инструменты, пара пустых бутылок из — под виски с дохлыми мухами в паутине. Открыл шкаф, внутри все скомкано и навалено без разбору, воняет затхлостью и лежалыми тряпками. Но среди всего этого ароматического кошмара просачивались свежие нотки сигарет, коньячных дистиллятов и въедливого запаха фруктовых освежителей воздуха. Такой набор можно встретить только в одном месте в Садовом кольце.

Кобальт подошел к Току вплотную и посмотрел угрожающе сверху вниз. Шурин определенно что — то скрывал, и это нервировало его, осталось только выяснить что.

— Ты был в Гуме. С кем?

— Я, ну это… Один. Ну, я ж по делу. Ты же сам попросил про пацана узнать.

— И кому ты рассказал о Локусе?

— Двум старым корешам, да и всего. Они знают людей, те знают других людей… Ну, как всегда.

— Что ты сказал им? Дословно.

— Ну, что потеряшка у нас завелся, ищет родню. И фамилию того мужика. Игнатов, или как — то там?

— И все?

— Падлой буду, это правда, Димас. Больше ничего не говорил.

Кобальт глубоко вздохнул и отошел от Тока.

— А что собственно случилось? — спросил шурин.

— Похитили его.

— Да ладно… Кто?

— Кремлевские.

— Ни хрена дела…

Если Ток говорит правду, каким образом в Кремле узнали об отце Локуса и технологии очистки воды? И почему решили спалить убежище? Если Кремль пошел на такую опасную авантюру с лжепрофессором, то наверняка знает про ценнейшую информацию, спрятанную в голове мальчика.

Кобальта осенило. Если бы он был в Миде, то не позволил бы забрать Локуса. Кто — то слил Кремлю, в какое время нужно приехать и как подмазать Фонаря.

В Миде завелась крыса…

— Не думал, что это важно, — Ток почесал затылок. — Просто вот вспомнилось…

— Говори!

— Витька. Последние дни он все время говорил про Кремль. Только о нем и твердил.

— Подробнее! Что говорил? — Кобальт сорвался на крик.

— Ну, как там здорово, как хотел бы там жить. Спрашивал, знаю ли я людей, которые помогут ему туда попасть.