Книга Почти счастливые женщины, страница 36 – Мария Метлицкая

Аля и Оля все мялись и переглядывались.

– Оля! Ты что, оглохла? – Врачиха, кажется, не на шутку разозлилась.

Оля достала из кармана сверточек со звездой и, умирая от страха, положила его на стол.

– Что это? – нахмурилась врачиха.

– Так, ничего. Просто… подарок.

Та приподняла бровь и развернула салфетку. Под светом лампы камни вспыхнули и засверкали. Врачиха отпрянула от удивления и неожиданности.

– Что это? – растерянно повторила она.

– Подарок. – Олин голос окреп. – Просто подарок. Вы же для нас столько сделали!

Врачиха молчала, не зная, что ответить и что предпринять. Наконец выдавила:

– А откуда у вас этот подарок?

– Это мне бабушка дала, – бойко затараторила Аля. – У меня дед известный драматург, Александр Добрынин, вы наверняка слышали! Да его пьесы идут по всей стране! Да, бабушка дала! Сказала… – Аля запнулась. – Ну, короче, не важно. Мы это не украли, поверьте! Просто у нас этого добра… завались!

– Завались, говоришь? – повторила врачиха. – Ну что ж… Так, Лобанова, – обратилась она к Оле, – привози свою мать послезавтра. Поняла? На какой срок – пока не знаю. Но закончить школу и поступить в институт я тебе дам. А там посмотрим.

Оля радостно закивала и затараторила благодарности.

Девочки попятились к выходу. Прикрывая за собой дверь, услышали:

– Ишь ты! Завались! – И следом короткий недобрый смешок.

На улицу выскочили бегом, поскорее бы от этого страшного, мрачного места! Пробежав, выдохлись, присели на скамейку.

– Ну что? Получилось? – улыбнулась Оля и тут же посерьезнела: – А знаешь, мне даже не стыдно. И самое страшное – мне ее не жалко. Мне себя жалко, понимаешь?

– Понимаю, – согласилась Аля. – И, кстати, мне эту Евгению Ивановну тоже не жалко. Муж у нее парализованный! Слезу, что ли, хотела выдавить? Противная баба. Фу!

– Фу! – повторила Оля. – Да наплевать! Главное – у нас получилось!

Первые дни Аля страшно переживала и изводила себя – вдруг Софья обнаружит пропажу? А потом успокоилась, отвлеклась – последний звонок, экзамены, подготовка к выпускному.

Девочки обсуждали наряды, хвастались друг перед другом, но самое главное – ожила Оля. Она снова стала хохмить и подкалывать, рассказывать анекдоты, а после уроков зазывала Алю к себе. Она убрала в квартире, не без Алиной, конечно же, помощи. Ведрами, тазами, мешками выносили принесенное бедной Катей. Отмыли полы и туалет с ванной комнатой, вымыли окна, выкинули старье и водрузили на подоконник горшки с фиалками. Запахи постепенно исчезли, квартира приобрела человеческий, нормальный, жилой вид, и Оля еще больше расцвела. И всем было ясно, что Катю она не заберет. Никогда.

К экзаменам готовились у Оли. Но она, пребывая в мечтах и прекрасном настроении, от занятий отлынивала любым способом, то предлагая попить кофейку с пирожными, то посмотреть кинцо, по покурить на балконе, то просто пройтись по улице: «На дворе весна, красота, припекает солнышко, цветет сирень, а мы с тобой сидим как две дуры!»

Смеялась над корпевшей над учебниками Алей: «Тебе-то что? Ты медалистка, для тебя все двери нараспашку! Это мне зубрить и зубрить. Но, знаешь, вообще наплевать! Не поступлю – пойду работать. Деньги мне нужны как воздух, сама знаешь».

На Алины уговоры поддалась с трудом:

– Ладно, тогда в пед. Но только если ты вместе со мной! Одна не пойду. Пошли в пед, а, Алька? Там хоть и одни девки, но рядом Второй мед, парней завались! Вот и найдем женихов! Муж-врач, а что? Прикольно! Ну, как я придумала?

В пед? В пед не хотелось. Думала про историко-архивный или про филфак МГУ. А потом плюнула – да какая разница? Зато будем вместе. Рядом Оля, и мне ничего не страшно. А одной… да еще привыкать к новому коллективу… Для меня это ужас. Мои вечные страхи. Да и, в конце концов, чем плох пединститут? Учитель – самая благородная и самая важная профессия. К тому же в память о маме.

Софья приняла эту новость спокойно: пед так пед. Главное – образование. Да и чувствовала свою вину за неполучившийся журфак.

А вот к выпускному готовилась основательно. Платье, нежно-голубое, из китайского шелка старых запасов, но сносу ему нет и не будет, да и качество – масло! Даже цвет за столько лет не поблек! Так вот, из китайского шелка был сшит костюм – легкая, летящая юбка-шестиклинка и пиджачок-размахайка. Под пиджачок нежный топик на тонких бретельках. Достали и туфли, нежно-бежевые, кофе со сливками, как сказала Софья. Вызванная на дом парикмахерша Зоечка навертела сложную прическу, локоны в одну сторону, гладкий зачес на другой.

В уши внучке Софья вдела крохотные жемчужные шарики.

– Как-то слишком… – Аля вертелась у зеркала. – Вычурно как-то!

– Это твой первый бал, – отрезала Софья. – И ты такая красавица! Пусть смотрят и любуются, дурочка! Да еще и с твоей медалью!

Аля со вздохом согласилась. Отказать Софье она не посмела.

А Оля пришла в широких льняных, белых в тонкую синюю полоску брюках и белой майке в синий горох. Распущенные волосы и громадные белые клипсы в ушах. И, надо сказать, все смотрели на Олю. Не на нарядную Алю в шелках и прическе, не на Ирку Соломину в длинном вечернем, красном с блестками платье. Не на Чумакову в шифоновом моднющем плиссе и не на Рохленко в сиреневом сарафане, усыпанном серебристыми пайетками. И уж точно не на Волкову в зауженном трикотаже!

Оля была чудо как хороша – свободна, раскованна, легка. И наряд такой морской. Секунда – и взлетит, как чайка, гордая и свободная!

Смущенная, Аля показала ей большой палец. Оля кивнула и беспечно махнула рукой.

Все были с родителями, с бабушками и дедушками, со старшими и младшими сестрами и братьями.

Софья, наряженная в серый джерсовый костюм и голубую в кружевах блузку, в драгоценностях, в туфлях на высоких каблуках («Аля! Как я выдержу эту пытку, не знаю!)», сидела, гордо подняв голову.

А Оля была одна. Валере звонить не стала, Катя была в больнице, взаперти. Да и какая Катя… После вручения медали к Софье подошла завуч.

– Вам есть чем гордиться! Девочка у вас замечательная!

– У меня две девочки, – улыбнулась Софья, – Аля и Оля. И обе хорошие! Уж мне-то вы можете поверить!

Аля готова была Софью расцеловать. «Какая же у меня… бабушка», – подумала она, впервые назвав так Софью. Ее действительную, законную, настоящую бабушку.

После фуршета – новое модное слово – «родственнички», как называла их Оля, наконец отвалили.

Облегченно вздохнув, подростки бросились на школьный двор курить и выпивать. Теперь им некого было бояться, они чувствовали себя взрослыми и на учителей посматривали снисходительно.

В полутемном актовом зале начались танцы, в туалетах и раздевалках продолжались выпивоны, кто-то уединился в пустых классах, громко бренчали гитары, и замученные учителя мечтали об одном – чтобы этот беспредел поскорее закончился.