Книга Прекрасная монашка, страница 86 – Барбара Картленд

Его светлость поймал себя вдруг на том, что произнес эти мысли вслух.

Он вновь открыл глаза и сел на кровати. Часы показывали девять, а это было для него очень поздно, поскольку в силу привычки герцог Мелинкортский неизменно завтракал очень рано, бросая вызов современной моде.

Его светлость позвонил в колокольчик, вызывая лакея, и спустя несколько минут в комнату вошел Дальтон, неся с собой принадлежности для бритья.

— Зная, что ваша светлость не спали предыдущую ночь и поздно легли вчера, я решил, что лучше всего не беспокоить вас.

— Вы — старая баба, Дальтон, — упрекнул его герцог Мелинкортский. — Вы когда-нибудь видели, чтобы ночные бдения отрицательно сказывались на мне?

— Нет, ваша светлость.

Герцог поднял руки и потянулся.

— Приготовьте мне ванну, я уже встаю.

Приняв ванну и одевшись подчеркнуто тщательно, его светлость оглядел себя в зеркале; занимаясь этим, он удивился: сегодня, как никогда, он уделял себе слишком много внимания, как всякому влюбленному, ему хотелось выглядеть в наилучшем виде.

Панталоны сидели на нем безукоризненно, на камзоле из голубого атласа не было ни одной складки. Герцог взглянул на часы. Было уже без четверти десять.

— Дальтон, велите немедленно заложить мою карету, — распорядился герцог Мелинкортский. — Если мадемуазель Аме уже готова, то мы поедем вперед, а вы можете следовать за нами в одной из дорожных карет. Надеюсь, мистер Уолтхем распорядился по поводу доставки остальных наших вещей.

— Вашу… вашей светлости… карету?.. — пробормотал нечто невразумительное Дальтон.

— Да, разумеется, — проговорил герцог. — И не прикидывайтесь дурачком, Дальтон. Вам же известно, что сегодня мы уезжаем в Англию. Завтракать будем в пути.

— Но… ваша светлость… ваша карета уехала!

— Уехала! — воскликнул герцог. — Куда же, позвольте спросить? Да что вы там бормочете?

— Я думал, вашей светлости все известно, и поэтому подготовка к отъезду была отменена.

— Что именно должно быть мне известно? — спросил герцог Мелинкортский, постепенно раздражаясь. — Черт вас возьми, Дальтон, что вы хотите этим сказать? Ради бога, объясните же все толком в конце концов!

— Рано утром мадемуазель Аме забрала карету вашей светлости, — ответил Дальтон. — И я подумал, что таковым было распоряжение вашей светлости.

Внезапно герцог успокоился.

— Из ваших слов следует, что мадемуазель Аме уехала сегодня утром? — уточнил он.

— Да, ваша светлость, именно так: примерно в четыре утра, — ответил Дальтон. — Она прислала за мной свою горничную. Потом мадемуазель распорядилась, чтобы для нее немедленно заложили экипаж, а затем она добавила, что так как боится разбудить леди Изабеллу, то пройдет через конюшню. Ваша светлость, я и понятия не имел, что делаю что-то не так, когда выполнял все распоряжения мадемуазель Аме.

— Она уехала одна? — спросил герцог, и голос его звучал абсолютно спокойно.

— Да, ваша светлость.

— Горничная с ней не поехала?

— Нет, ваша светлость.

— Пригласите ко мне ее горничную.

— Слушаюсь, ваша светлость.

С озадаченным и несчастным видом Дальтон вышел из комнаты. Через несколько секунд он вернулся вместе С Нинеттой, миниатюрной веселой французской девушкой, которой леди Изабелла поручила прислуживать Аме. Она была очень молода и, очевидно, испытывала благоговейный страх перед герцогом Мелинкортским.

Нинетта присела перед ним в реверансе, выпрямилась и застыла, теребя в пальцах край передника и опустив глаза.

— Насколько я понимаю, ваша госпожа сегодня рано утром уехала отсюда?

— Да, ваша светлость.

— Она не сказала, куда направляется?

— Нет, ваша светлость.

— Подробно перескажите мне, как все происходило.

— Вчера вечером я дожидалась мадемуазель, чтобы помочь ей раздеться. Она разделась, после чего сказала мне: «Возьмите с собой мои часы, Нинетта, и возвращайтесь ровно в четыре утра». Я сделала все именно так, как распорядилась мадемуазель Аме. Когда я вошла в ее комнату в четыре утра, она извинилась за то, что ей пришлось так рано разбудить меня. Она всегда была очень добрая и любезная, ваша светлость.

— Да, да, знаю, — нетерпеливо согласился с ней герцог. — Продолжайте же!

— Она послала меня за мистером Дальтоном, а когда я привела его, мадемуазель отослала меня обратно спать.

— И это все?

— Нет, ваша светлость, не совсем. Мадемуазель Аме сказала, что, когда ваша светлость спросит о ней утром, я должна буду отдать вам вот это.

Все еще дрожа от страха, Нинетта извлекла из кармана передника какое-то письмо.

— Вам надо было сказать мне об этом письме, и тогда я принес бы поднос, — упрекнул девушку Дальтон, когда она протягивала послание герцогу.

Его светлость, однако, поспешно пересек комнату И буквально вырвал конверт из дрожащих пальцев горничной.

— Теперь все, вы свободны, — резко проговорил он.

Нинетта и Дальтон повернулись и направились к двери, но, когда они были уже на пороге, герцог остановил слуг.

— Да, еще… Как была одета мадемуазель Аме, когда уезжала из дома? — спросил он.

— На ней был темный плащ, ваша светлость, — ответила Нинетта, — а под ним какое-то белое платье. Я не помогала ей одеваться и никогда прежде этих вещей у нее не видела.

— Больше она ничего не взяла с собой?

— Больше ничего, ваша светлость.

Дверь закрылась за Нинеттой и Дальтоном. Герцог Мелинкортский сел за туалетный столик. Какое-то время он был неподвижен и смотрел на это письмо, на котором было написано всего одно слово: «Монсеньору».

Прошло еще несколько секунд, и он разорвал конверт; первое время буквы, написанные четким и красивым почерком Аме, казалось, плясали у него перед глазами, и герцог не мог прочесть ни единого слова. Потом, усилием воли заставив себя собраться с мыслями, он успокоился и начал читать то, что написала ему Аме.

«Монсеньер, я люблю вас. Вам это хорошо известно, но я должна повторять это снова и снова, чтобы вы никогда, ни на одно мгновение не усомнились в том, что это — сущая правда, я люблю вас. И потому, что люблю вас так сильно и знаю — вы тоже любите меня, я пришла к мысли, что мы не можем, устраивая свое счастье, приносить несчастье другим людям.

Я опасаюсь не только за судьбу моей матери, но и за будущее королевы. Вчера мы оба делали вид, что не составит ни малейшего труда скрыть от всего мира, кто я есть на самом деле, но я не настолько глупа и простодушна, чтобы, не понять: рано или, поздно, а правда в се равно откроется. И тогда пострадаю не я, потому что нет ничего, чего впоследствии мне пришлось бы стыдиться; но для моей матери и Ее Величества последствия были бы ужасны. Кроме того, мы с вами хорошо представляем себе, какую злобную клевету в качестве оружия используют враги королевы, как они будутрады применить открывшиеся факты, которые неизвестно как обернутся впоследствии для Франции.