Книга Развратный муж, страница 44 – Янита Безликая

Хотя и от его слов по телу прошлась жаркая волна похоти.

— А ты останься и проверь, посмею ли, — проговорил, сокращая расстояние между нашими губами.

В последний момент, когда я почти ощущала его губы на своих, отвернулась, направляясь обратно.

— Мудак!

Глебушка рассмеялся, вызывая у меня зубной скрежет.

Вернувшись в спальную зону, увидела в кресле рядом с кроватью одежду, на которую сначала не обратила внимания. Белая футболка, джинсы, свежие трусики и даже новая упаковка тампонов лежала рядом.

— Надо же, нет лифчика, какая оплошность, — ядовито заметила.

Конечно же, он забыл про лифчик и совсем не хотел пялиться на мою грудь.

Собрав волосы в хвост, оделась, обулась в белые кроссовки, схватила коричневый пиджак, спрятала глаза за очками, лежавшими в кармане пиджака, и вернулась к наглому, самовлюблённому Глебушке.

Надо отдать должное, что в обычной футболке и джинсах он выглядел ничуть не хуже, чем в костюме. Такой же горячий и притягательный.

— Выпей, — протянул таблетку и стакан воды.

— Хочешь отравить?

— Всего лишь хочу, чтобы у тебя ничего не болело, — улыбнулся, проигнорировав мой тон.

Выпив обезболивающее, все же произнесла слова благодарности.

— Ты хотела узнать, почему проснулась в самолете? — улыбнулся.

— Для начала было бы неплохо.

— Мы летим на обследование в Германию к одному старому знакомому отца. Твое здоровье их беспокоит, они бы не хотели выкидыша.

— Но я не беременна! — вскрикнула.

— Правда? — наиграно изумился и добавил с сарказмом. — Можешь кричать об этом громче, и тогда знать об этом буду не только я.

— И ты не мог отказать? Придумать что-нибудь? — яростно прошептала, наклонившись ближе к Глебу.

— Зачем? Отец позвонил вчера вечером, я согласился, потому что это хороший повод провернуть задуманное мной.

— Задуманное тобой? — сжала подлокотники кресла.

— Да, милая, а если бы ты все же решила со мной обговорить свои выходки, то была бы в курсе, какой выход нашел я. Но ты решила действовать одна, самоуверенно решив, что тебя не раскусят и не сожрут заживо.

Поджав губы, смотрела на Глеба.

Он больше не усмехался, его взгляд, мимика — все отражало серьезность его слов. Шутки кончились.

— Ты даже не знаешь, куда хотела сунуть свой красивый носик. Ты не знаешь этот мир, его законы. Не знаешь, скольких заказали наши родители, скольких затравили. Ты наивна, — слова Глеба звучали горько. — Я с восемнадцати лет кручусь с ними, видел не только внешний лоск, — Глеб сделал паузу. — Внутренняя кухня, где постоянная грызня из-за больших денег, омерзительна. Человеческая жизнь там не стоит ничего. Союз отцов означал конец войны, которая унесла не одну жизнь. Поэтому столько танцев с бубнами возле них, чтобы все так и оставалось спокойно. Да, им невыгодно быть партнерами, много денег теряют, но другим это выгодно. Им важно, чтобы сохранился мир за внешним лоском. Рассорить их, значит нажить себе проблемы и влиятельных, чаще всего беспринципных, врагов. Да, милая, ты предсказуема. И твой отец не дурак. Ты бы исчезла, как только он понял, что пытаешься его обмануть. У него дочек и вне брака хватает, мне нашли бы новую жену, которая бы с радостью родила хоть десятерых.

— О чем ты? — шепчу, пребывая, мягко говоря, в растерянности.

— Малыш, правда, давай я не буду посвящать тебя во все дерьмо. Это не для тебя. Зачем марать твою нежную душу? Оставь эту грязь мне, — Глеб поморщился.

Мы молчим. Каждый думает о своем. Я нахожусь в оцепенении и не могу поверить, переварить… Но одна мысль все же отчетливо отдается тяжестью в груди.

— Глеб, им ничего не будет за то, что они так со мной? с нами? — прошептала, по щекам скатывались слезы.

— То, что было в моих силах, я сделал. Год им точно будет не до нас. Но если глобально, то нет, ничего не будет.

— Это несправедливо, — тихо проговариваю, когда хочется кричать.

Весь настрой летит к чертям. Все планы, мысли. Все должно быть не так! Смотрю на мужа, отчаянно желая услышать, что это все была шутка. Злая и не смешная.

Взгляд Глеба меняется, его глаза впервые отражают покровительственный блеск, сроду тому, как смотрел на меня отец.

— Несправедливо потерять близких в аварии. Несправедливо стать инвалидом в двадцать лет. Несправедливо, когда предают самые близкие. Несправедливо, когда глаза любимого человека больше не видят в тебе весь мир. Несправедливо заболеть раком. В этой жизни много несправедливости, порой страшной и пугающей, болезненной и выматывающей, но с этим учишься жить. Принимаешь жизнь такой, какая она есть, и продолжаешь свой путь. Наверное, в этом и заключается жизнь, Плюша, проживать свои несправедливости, не останавливаясь на пути.

— Я так не смогу! Меня это сожрет изнутри, — сдерживаю желание закатить глаза на пафосную речь Глебушки.

Оно уже жрет!

— Сможешь. Не забудешь, не простишь, возможно. Но мы с тобой молоды, красивы, сексуальны, — ласково улыбается и добавляет, — но главное, мы свободны, и перед нами весь мир. Я столько хочу тебе показать, столько моментов пережить. Так что прекрати вешать нос, хорошо?

«Свободны!» — эта мысль соблазняет, уводя взор от терзающих душу демонов.

— Не хорошо! Кто сказал, что я хочу что-то с тобой переживать? — прищурилась.

— А что, не хочешь? — усмехнулся, наконец-то расслабившись.

Его взгляд ласкал, успокаивал, излучал нежность.

— Я ещё обижена на то, что ты врал.

— А я думал, сейчас будешь говорить про то, что я снова принял решение без тебя, — закатил глаза.

— К этому я уже привыкла, — фыркнула.

— Ты очаровательна, когда злишься. Знала об этом?

— Не подлизывайся.

— Проголодалась?

— И это все, что ты хочешь у меня спросить?

— Детка, я буду добиваться твоего прощения, и для этого мне не нужно спрашивать, как это сделать.

— Будешь? — прищурилась.

— Всеми возможными способами, и даже сделаю вид, что не заметил, что уже прощен, — подмигнул.

Закусила губу, чтобы не улыбнуться.

Все же не верится, что так все просто.

— Я снова сбегаю, да? — грустно спрашиваю.

— Нет, милая, — улыбается. — Мы не сбегаем, мы уезжаем. Пусть отцы ищут другие способы укрепления сотрудничества, без нас.

— Значит, уезжаем, — откидываюсь на спинку сиденья. — А куда?

— Сначала запутаем следы, а потом махнем в Швейцарию. Сноуборд, горячие источники, — голос Глебушки излучает мечтательность.