Книга Бывший муж моей мачехи, страница 72. Автор книги Альма Либрем

— Стася, — мягко промолвил он, — Наталья Альбертовна предлагает тебе лечь в больницу. Ты себя явно плохо чувствуешь.

— Я отлично себя чувствую, — заупрямилась я, представляя себе, чем может для меня закончиться эта попытка остаться в больнице. — Просто великолепно.

— Ты едва не потеряла сознание.

— Но не потеряла же, — пожала плечами я. — Значит, всё нормально.

— Стася…

— Предложишь мне лечь в больницу, этого ребенка ты не увидишь, — решительно прошептала я. — И не потому, что я сделаю аборт или его у тебя отберу, а потому, что я здесь просто умру! Не нужны мне никакие анализы. Я лучше.

Он не дал мне договорить, только привлек к себе, и я, всхлипнув, уткнулась носом ему в плечо. Наверное, я никогда так и не смогу спокойно относиться к больницам; от одной мысли о том, что придется глотать таблетки, лежать на больничной койке, глядя в потолок, и наслаждаться тишиной и тяжелым дыханием других пациентов, а то и криками и руганью, доносящимися откуда-то из-за двери, меня уже выворачивало — и тошнило.

Беременная не значит больная.

— Со мной всё было нормально, — заявила я, пытаясь выпутаться из рук Олега. — Я отлично себя чувствую. У меня просто закружилась голова.

— Ты даже не слышала, что она тебе говорила.

— Кто, моя голова?

— Твой врач.

Я тяжело вздохнула. Спорить с этим аргументом было довольно сложно, но я в очередной раз отмахнулась от Олега и уверенно продолжила свой путь к машине. На свежем воздухе, вопреки жаре, стало легче, и я добралась до автомобиля без приключений. Дернула дверцу, но авто, разумеется, было заперто. Мне оставалось только остановиться, дожидаясь, пока подойдет Олег, и надеяться на том, что он-то не будет настаивать на госпитализации.

— Она тебя чем-то обидела?

Вопрос застал меня врасплох. Я обернулась, удивленно глядя на Лаврова, и изогнула брови.

— В каком смысле?

— Ты же нормальная заходила в УЗИ-кабинет. Оттуда вышла аж позеленевшая, — со вздохом отметил он. — Что ещё я должен думать?

Мне искренне хотелось заявить, что ему вообще в таком случае вредно думать. Мало ли, почему я вышла откуда-то позеленевшей, может быть, просто переутомилась или взвалила на себя лишнюю нагрузку! Я действительно отвратительно себя чувствовала; с того самого момента, как подумала, что с ребенком могло что — то случиться, даже места себе не находила.

— Я в больницу не вернусь, — упрямо промолвила я. — Со мной всё хорошо.

— Да? И потому ты продолжаешь себя наказывать?

Он наконец-то открыл машину, и я юркнула на пассажирское сидение и поспешила, как обычно, отвернуться в противоположную сторону. За те три дня, что мы прожили в одном

доме, я так старательно избегала любого возможного физического контакта, что Олег уже, казалось, к этому привык. Я могла прибегнуть к его помощи на улице, взять его за руку, когда кружилась голова, но не более того.

Наверное, Лавров объяснял это для себя отвращением, которое я могла к нему испытывать. Мне казалось, что на самом деле всё было намного хуже. Лучше б я испытывала к нему полноценную ненависть, а не это получувство, заставлявшее меня отгонять прочь любые сомнения относительно своих чувств к Олегу. Я не хотела вновь в него влюбляться. И не хотела просто так, легко и быстро, ему прощать.

А ещё мне в самом деле было очень плохо, и я подозревала, что такими темпами очень скоро загремлю в больницу. А оттуда я уже живой не выйду; почему-то от одной мысли о том, что могу оказаться на больничной койке, я едва не теряла сознание.

— Поехали отсюда, — попросила я.

— Посмотри на меня, пожалуйста, — вкрадчивый, мягкий голос Олега заставил меня вздрогнуть. — Почему тебе так плохо? Ты и так чувствовала себя не лучше всех на свете, когда переезжала ко мне в дом, а теперь всё больше походишь на призрака себя-прежней.

Я промолчала. Знала, что если начну говорить правду, то буду плакать, а плакать мне не хотелось. Это казалось непозволительной слабостью, и я не хотела открывать Олегу то, о чем он не имел никакого права даже догадываться. Пусть сам думает, что именно толкало меня в такое состояние.

— Если я тебе так противен, — в голосе Олега зазвенели гневные нотки, — то зачем ты вообще на всё это согласилась? Или ты настолько сумасшедшая, что ради счастья собственной матери готова вырыть могилу, лечь в неё и ещё и сама себя закопать, загрести землей сверху?

Я вздрогнула.

— Послушай, — не унимался Лавров. — Твоя мать не станет счастливее от того, что ты обречешь себя на вечные страдания. Если ты хочешь вернуться домой и я тебе настолько противен, то хорошо, давай мы соберем вещи, и ты переедешь обратно. Или можешь ничего не говорить матери, поселиться отдельно. Я сниму… Куплю тебе квартиру.

— Спасибо, не нужно.

— Стася, — в его голосе зазвенели приказные нотки. — Отомри наконец-то. Ты же испытываешь каике-то эмоции! Ты не можешь быть такой равнодушной. Тебе самой претит то, как ты себя ведешь. Почему ты решила, что должна пожертвовать собой ради чужого счастья?

Я медленно повернулась к нему.

— Я собой не жертвую.

— Да неужели?

Признавать, что он прав, не хотелось. Мне вообще меньше всего на свете хотелось воспринимать мнение Олега всерьез. Я, в конце концов, пыталась его возненавидеть.

— Тебя же трясет каждый раз, когда ты оказываешься рядом со мной, — промолвил он, явно с трудом сдерживая гнев. — Я не слепой, я это вижу. Ты не то что не выносишь этого ребенка, ты сама себя в могилу загонишь. Неужели так противно?

Если честно, то мне очень хотелось кивнуть. Сказать, что я в самом деле ненавижу его до такой степени, что даже в одной машине находиться не могу, не говоря уже о том, чтобы спать, зная, что его спальня всего в одной комнате от меня. Но это была бы ложь.

Я всё ещё злилась на Олега. Сильно злилась. Нам надо было поговорить искренне, и я считала, что сейчас — точно не самый подходящий момент, но знала, что дальше меня либо завезут в ненавистный старый дом, в котором всё дышало воспоминаниями об отце и Викки, либо отпустят, чтобы я вернулась под крыло к маме и разбила её сердце, либо уложат в больницу, где я успешно похороню себя раньше, чем в самом деле следует это делать.

— Нет, — прошептала я, буквально выталкивая из себя эту горькую, пугающую меня саму правду. — Мне не противно. Но я всё ещё тебе не доверяю. У меня нет ни единого доказательства того, что ты говоришь правду. А быть с мужчиной, который всё ещё мечтает о своей бывшей — последнее, чего бы я хотела. К тому же, — я закусила губу и заставила себя смотреть не на залитый солнцем куст возле больницы, а на Олега, — я не могу так просто простить тебе то, что ты даже на связь не вышел. Я никогда не пожелаю быть просто инкубатором. И никогда не смогу избавиться от ощущения, что именно для того ты меня и используешь.