Книга Империя Зла, страница 28 – Юрий Никитин

Маршевым шагом подошли к роще. Коммандос сидели на опушке с этой стороны, разлеглись в тени, ноги выставили на солнышко, все одетые так, что и по Тверской пройти бы не стыдно, сытые и здоровенные, красномордые, довольные.

Завидев приближающихся русских, приветственно заорали. Олейник видел во вскинутых руках бутылки пепси-колы, некоторые указывали на бутылки джина и виски, на одну рюмку которого ему пришлось бы потратить месячное жалование...

Ветер донес устойчивый аромат дорогого одеколона, словно десантники пользовались одной маркой. Может и пользовались, ведь командование закупает для армии только самое лучшее. Еще Олейник до жжения в желудке ощутил запах здоровья, богатства, непоколебимой уверенности хозяев жизни.

Они лежали в небрежных позах, сытые и веселые, на каждом столько навешано, что у Олейника заныли зубы от зависти. Огромный толстогубый негр равномерно жует исполинский гамбургер, Олейник рассмотрел нежнейшее мясо. Он только однажды видел такое, когда был в Москве и случайно забрел в валютный магазин, а зелень из гамбургера торчит такая сочная, будто только что нарвали на королевском огороде.

Негр жевал равнодушно, привычно, в другой лапе бутыль, явно не кока-кола, похоже на вино, опять же такое, что ему отдать два месячных жалованья за одну бутылку.

Другие лежали и сидели такие же небрежные, хозяйские, ибо из Америки, которая призвана править миром, которая уже правит миром, и вот уже топчут землю самого трудного врага, брызгают на ее кусты, а вон сержант Гарри трудится в сторонке, пыхтит, такую кучу навалил, что русским не перепрыгнуть, и еще валит...

Отдельно под деревом сидели двое в мундирах офицеров. Одному лет под сорок, явно старший, второму нет и тридцати. Оба поджарые, с сухими тренированными телами мужчин, которые ежедневно взвешиваются сами и взвешивают на весах каждую морковку, прежде чем опустить на тарелку.

Под их деревом лежала только одна толстая бутылка, из прозрачного пластика, с остатками кока-колы, зато везде под кустами на истоптанной зелени яркими цветными праздничными пятнами выделялись причудливые банки, с яркими наклейками, бутылки с барельефными надписями, уже пустые, но так это по-барски пустые: с остатками темной жидкости в бутылках, и толстым слоем печенки на стенках и дне. Когда удавалось купить на жалкое жалование русского офицера что-нибудь импортное, в таких вот красивых баночках, то берегли как зеницу ока до праздников, потом расходовали бережно, намазывая тончайшим слоем на бутерброды из скибок хлеба в два пальца толщиной, а потом жена отмывала импортные баночки до хрустального блеска, ставила на видное место, используя то по соль, то под рис или гречку, если позволяла емкость.

И теперь, видя как эти негры разбрасывают драгоценности с такой небрежностью, он ощутил, как в желудке все сжалось в узел, предчувствуя новый приступ язвы. Голос стал хриплым и неприятным:

– В своей Америке так бы не гадили!

К его удивлению, офицеры поняли. Младший вспыхнул до корней волос, выпрямился, но старший похлопал его успокаивающе по коленке, обронил:

– Но ведь у вас... русских... так принято?

Они смотрели весело и дружелюбно. С дружелюбием богатых вельмож, что бросают монетку бедному негру. Олейник сглотнул, чувствуя слюну при виде недоеденной печенки в небрежно отброшенной банке, похоже – гусиной, такую однажды по баночке на семью выдали по случаю Нового Года.

При мысли о жаловании он ощутил, как тяжелая волна горячей крови ударила в голову. В глазах заволокло красным, словно смотрел через триплекс танка, залитый кровью.

Сухо и зло он сказал:

– Вы нарушили границу! Немедленно убирайтесь.

Офицер, судя по знакам различия, полковник, улыбнулся покровительственно и дружески:

– Разве? Судя по карте...

Говорил он четко, фразы строил правильно, словно уже проштудировал курс по допросу русских пленных.

– В задницу твои карты, – ответил Олейник с яростью, что удивила его самого. – Даю вам пять минут... А это очень много для таких ребят, чтобы вы собрались... и собрали все дерьмо после вашего пикника... и убрались!

Офицер вскинул брови, красивые и ухоженные:

– Но почему? Наши страны уже дружат. Что мешает и нам...

Олейник взглянул на часы:

– Одна минута прошла. Осталась четыре.

Полковник пристально посмотрел на русского офицера, улыбка сошла с его лица. Коммандос уже молчали, на их толстых сытых рожах было непонимание. Офицер оглянулся, бросил им несколько слов.

Олейник чувствовал напряжение. За его спиной сопели солдаты. Сперва не понявшие, зачем и для чего их подняли так внезапно, сейчас наливались неприязнью, что переходила в злость, а та заставляла сжимать оружие так, что белели костяшки.

– Две минуты, – бросил Олейник.

Коммандос поднимались, крупные и налитые мощью, пуленепробиваемые. Винтовки в их руках выглядели как оружие марсиан. Солдаты за спиной Олейника дышали все чаще. Он чувствовал, как их дыхание обжигает ему лопатки.

Второй офицер, молодой и с капризно пухлыми губами, обратился к полковнику недовольным раздраженным голосом. Олейник туго знал английский, не помогали ни курсы, ни самостоятельная учеба, но разобрал, что этот сопляк настаивает, что русскому не стоит поддаваться, что они здесь у своих союзников, они по договору с Украиной, русские им больше не указ...

А толстенный негр, вдвое толще полкового повара, достал черную коробочку, потыкал пальцем. По всей поверхности засветился экран, как на компьютере, негр что-то сказал, нажал кнопку, и тут же чистый голос на русском, почти без акцента, произнес:

– Парни, давайте дружить!.. Выпьем водки. Где ваши женщины?

На плоском экране появились голые девки, задвигались в разных позах, там же огромный голый негр, в котором Олейник узнал хозяина коробочки, хватал и ставил по-собачьи роскошных блондинок.

Слепая нерассуждающая ярость ударила в голову. Он с трудом оторвал взгляд от крохотного не то телевизора, не то компьютера, прохрипел чужим голосом:

– К бою!

За спиной защелкали затворы. Полковник застыл с перекошенным лицом, боясь шевельнуть пальцем, все еще надеясь, что ошибки не будет, разум возьмет верх, а значит, возьмет верх Америка... Олейник опустил руку на кобуру, расстегнул, глядя прямо в лицо молодому офицеру. Тот нагло усмехнулся и тоже опустил ладонь на кобуру. Рукоять торчала голая, можно выхватить одним движением, как их придуманные ковбои.

– Время прошло, – сказал Олейник страшным хриплым голосом, каким никогда не говорил в жизни. Он чувствовал, что говорит не он сам, а говорит в нем кто-то более могучий и сильный, то ли его прадед, то ли древние боги, что ждут павших. – Они оказали сопротивление... Огонь!