Книга Почка на экспорт, страница 29 – Александр Охотин

— За что-то? — Наташа оживилась. — А пройти мимо, даже не поздоровавшись, это что, по-вашему, не повод для обид?

— Ну, знаешь, — ответил я. — Ты девушка молодая, многого ещё не понимаешь. По отделению пошли, со слов Бориса Альбертовича, слухи, касающиеся нас с тобой, и я решил позаботиться о твоей репутации.

— Таким образом? — Наташа сделала большие глаза.

— Ладно, извини, — заёрзал я на диване.

— И всё? — глаза стали ещё больше.

Я внимательно посмотрел на неё и, будто сдаваясь, поднял верх руки.

— Мир?

— Посмотрим, — ответила она.

— Наташа, ты ничего необычного сегодня вечером не видела? — сменил я тему разговора.

— Что ты имеешь в виду?

Стук в дверь прервал нас. На пороге появился Бакутин, одетый в пальто. Оглядев нас, он покачал головой и произнёс:

— Идиллия. Наташа, я поехал. Проследите, чтобы дверь в отделение была закрыта в ночное время. А то ведь сейчас случаи разные бывают, не дай бог что.

— Обязательно, Борис Альбертович, — встала она, отложив вязание.

— Надеюсь, присутствие Александра Александровича станет для вас лучшим лекарством, — поддел на прощание Бакутин и ушёл, громко стуча каблуками ботинок по полу коридора.

— Вот видишь, — сказал я. — А ты ещё обижаешься. По-моему, все только и делают, что судачат о нас.

— Тебе это неприятно? — в упор спросила Наташа.

— Нет, — пожал плечами я.

— Мне — тоже, — она присела рядом.

— Что там за тяжёлый больной появился? — спросил я.

— Не знаю. А с чего ты вообще взял, что у нас тяжёлый больной?

— Охранник внизу сказал. Точнее, про больного он уверен не был, но сказал, что Бакутина вызвали именно по этому поводу.

— Никто его не вызывал. Сам приехал. Я же говорила тебе, что он любит иной раз приезжать по ночам. Особенно, когда Хохлов дежурит.

— Что, он и сегодня работал в виварии?

— Мне сегодня не до того было, чтоб за ним наблюдать. Сначала с больными провозилась до одиннадцати, пока все процедуры переделала. А потом у меня самой температура поднялась, — пожаловалась она.

Лицо у неё и в самом деле раскраснелось, а глаза лихорадочно поблёскивали.

— В постель бы тебе, — посочувствовал я.

— Да я не против, — лукаво усмехнулась Наташка, косясь на меня.

— О, Господи! — возмутился я, уловив намёк.

— А вы о чём, Александр Александрович, подумали? — невинно взглянула она сквозь пушистые ресницы.

Опущенные уголки её губ чуть вздрагивали. Наверное, ей нравится дразнить меня, решил я, пообещав себе при случае отплатить тем же.

— Неважно, — проворчал я. — Так, значит, всё на сегодняшнем дежурстве как обычно, включая приезд Бакутина. Странно это.

— Почему? — удивилась она.

— Долго объяснять, — махнул я рукой, и повернулся в сторону вновь заскрипевшей двери.

— Привет, — кивнул мне Хохлов, входя в комнату. — Невесту караулишь? — Я сжал зубы. — Извините, если помешал вам приятно проводить время.

— Шёл бы ты отсюда, Александр Михайлович, — закашлявшись, посоветовал я.

— Сейчас, — невозмутимо ответил он. — Наташа, мне нужен чистый халат.

— А с этим что? — удивилась она, вставая и оглядывая Хохлова.

— Вот, — он повернулся спиной, и я увидел большое грязно-серое пятно.

— Где-то прислонились, — посочувствовала Наташа.

— Вроде того, — ответил он.

Я сидел, разглядывая пятно. Помимо него, на халате отсутствовали две пуговицы, вырванные с мясом. Приблизительно так должна выглядеть, в моём представлении, одежда человека, получившего сильный удар в живот и приземлившегося после этого на пол…

Заметив мой интерес, Хохлов подошёл ближе.

— Упал? — поинтересовался я, указав на халат.

— Да, понимаешь, скользко на улице.

— Вроде бы гололёда нет, — не отставал я.

— В грязи поскользнулся. Бывает, знаешь ли. — ответил он и вышел из комнаты.

Может, не захотел продолжать разговор о неприятном происшествии, а может… Кстати, я обратил внимание на его брюки. Поскользнись он в грязи, они обязательно забрызгались бы. Ничего подобного я не увидел. Нескладно получается, подумалось мне. Уж не он ли так испугал меня в виварии?

Но представить добродушного Хохлова, готового без предупреждения пустить в ход оружие, я, как ни пытался, не смог. Да и откуда у него взяться пистолету? Скорее всего, он действительно просто оступился в луже и неловко упал, торопясь в ночи из корпуса в корпус. А я теперь сижу и тешу свою манию преследования, примеряя личину злодея на всех знакомых. Так можно чёрт-те до чего додуматься.

Но кто-то же в виварии был… И шутить он отнюдь не собирался. Я повернулся к Наташе.

— Ладно, лечись. Мне пора домой, время позднее. Да и тебе надо хоть немного отдохнуть.

— Я не устала, — упрямо возразила она. — Вот только знобит немного.

— Выпей аспирина, — посоветовал я.

— А как же слова Бориса Альбертовича, что ты должен стать для меня лучшим лекарством? — прищурилась она.

Я наклонился и поцеловал её в губы. Упругие и чуть солоноватые на вкус, они пахли свежестью.

— Полегчало? — спросил я, переводя дыхание.

— Да, — прошептала она, затихнув.

— Ещё?

— Да…

Пришлось повторить. Потом Наташа упёрлась мне в грудь и сказала:

— Глупая я, только о себе думаю. Ты ведь заразиться можешь. Езжай лучше, а завтра увидимся, ладно?

— Договорились, — я встал, всё ещё возбуждённый прикосновением молодого дразнящего тела.

Мы попрощались, и я спустился по лестнице, кивнув охраннику в холле. Звёздное небо поражало воображение своей безграничностью. В такие ночи, подумалось мне, люди и пишут стихи, окрылённые лаской красивых женщин. Я, однако, в поэты никак не гожусь. Во-первых, с подбором рифм у меня напряжённо, а во-вторых, мой сугубо материалистический разум уже давно требовал отправляться спать.

Я запустил двигатель и выехал на ночной проспект. Движения на улице почти не было, и я прокатился с ветерком. Огни ночных витрин проносились мимо, сливаясь в яркую светящуюся полосу.

Поставив машину на стоянку, я двинулся в сторону дома. Идти, в общем-то, было недалеко, но я по привычке спрямил путь, свернув с тротуара на тропинку, ведущую прямиком к подъезду. Луна, ущербным шаром повисшая в высоте, освещала дорогу, иногда скрываясь за тёмными силуэтами облаков. Я шёл быстро, слегка озябнув в своём пижонском наряде, приводя в порядок мысли и чувства. После отпускные будни не только не превратились в серую слякоть унылого чередования дня и ночи, но грозили перерасти в настоящий фейерверк событий, ворвавшийся неожиданно в мою жизнь и разбрызгивающий яркие искры во все стороны, грозя обжечь.