Онлайн книга «Охота»
|
– Невероятно, в самом деле? – Ну да. Ведь и ты не сразу понял, что ты состоишь из костей, что у тебя есть нервы, печень, кровеносная система. Я ведь тоже почти не чувствую своих внутренностей. Это знание обретенное, а не рефлекторное, самая первая физиология. Я думал, выстраивал ассоциации, говорил, слышал, видел, а поскольку вокруг меня были только люди и никого более, то и вывод, что я тоже человек, приходил сам собой. Ведь это естественно. Тебе так не кажется? – Ну… да. Да, ты прав. Я не думал об этом – таким образом. – Потому что ты видишь меня снаружи, я могу увидеть себя только в зеркале. Когда я увидел себя впервые… – И что тогда было? Ты уже знал, кто ты такой? – Знал. И все же… – Все же?.. – Я не хочу об этом говорить. – Может, когда-нибудь, в будущем?.. – Может. – Слушай, а эта женщина – какой она была? – Ты о том, была ли она… красивой? – Не только об этом, но… и об этом тоже. – Это дело… вкуса. Эстетики, которая тебе ближе. – Она-то у нас, полагаю, общая? – А разве каждая женщина нравится всем мужчинам? – Знаешь, академическим стилем мы поговорим как-нибудь в другой раз. Она тебе нравилась? Пульсирующее позвякивание. Смех. Он хорошо слышал разницу с тем, который остался у него в памяти. – Нравилась ли она мне? Сложный вопрос. Сперва нет, потом – да. – Почему? – Когда содержательно я был еще «нечеловеческим», у меня были собственные критерии. Без слов, без понятий. Их можно бы описать как обобщенные, синтетические рефлексы моей сети – случайную составляющую сменных потенциалов и всякое такое, под влиянием оптических раздражителей. Тогда она казалась мне… у меня не было названия, сегодня я бы использовал слово – уродливой. – Но почему? – Ты ведь лишь притворяешься наивным? Нет. Просто хочешь откровений, да? Хорошо. А олень, соловей, гусеница посчитали бы прекраснейшую женщину на Земле красивой? – Но ты ведь построен – у тебя есть мозг, функционирующий точно так же, как и мой! – Хорошо. А тебе нравились умные, яркие, преисполненные сексуальности женщины, когда тебе было три-четыре года? – Метко! Нет. – Видишь! – Вообще-то не нравились, но когда я раздумываю, то мне кажется, что некоторые… – Я тебе расскажу, какие именно. Те, что напоминали тебе ангелочков из твоих книжек с картинками, или те, что походили на мать или сестер. – Полагаю, все не настолько просто, но эти решения никуда нас не приведут. В любом случае это не просто проблема желез – красивая женщина возбудит восхищение даже у кастрата. – Я не кастрат. – Клянусь, что я вообще не думал сейчас о тебе. Я сказал так, чтобы подчеркнуть, что дело не ограничивается критериями естественного отбора. – Я этого никогда и не утверждал. – Вернемся к сути. Значит, эта женщина, Лидия, потом… – Когда меня нагрузили элементами, взятыми из сферы человеческого чувственного восприятия, красками, формами, конечно, она мне понравилась. Но это тавтологический процесс. – Мне так не кажется, но бог с ними, с определениями. Помнишь ее лицо? – Да. Я помню ее всю – движения, походку, звучание голоса. – И ты можешь это вспомнить в любой момент? – Точнее, чем смог бы ты. Могу в любой момент репродуцировать ее голос. Он у меня записан. – Ее голос? – Да. – И… Я мог бы его услышать? – Да, конечно. – А могу – сейчас? Пауза в несколько секунд, а потом раздался матовый, с легкой хрипотцой альт: – Я скажу тебе больше. Я все еще жду. Послышалось мяуканье и сливающееся, нечеткое бормотание на повышенных тонах, похожее на то, которое слышно, когда пленка с высокой скоростью движется по звуковой головке. Писки утихли, и тот самый женский голос (он слышал перерывы во фразах, когда – с каким-то детским придыханием – она делала остановки) говорил настолько явственно, словно бы она стояла в шаге от него: – Ты не пленен духовно, это неправда. Ты просто сдвинут в психическом образе на определенную величину познавательной шкалы. Мы не можем произвольно вспоминать все, что мы пережили. Ты – можешь. Ты более безошибочен, чем любой из людей. Разве это не причина для гордости? Мы никогда не знаем, что нами управляет – химия крови, неосознанные желания либо детские рефлексы. А ты… Голос замолчал так же неожиданно, как и раздался. Наступила тишина. В ней послышалось: – Ты слышал? – Да. Отчего ты остановил так резко? – Потому что я не могу репродуцировать всю мою индоктринацию. Она продолжалась три года. – А то, что прежде? – Что? Пауза. – А – я ошибся. – Слушай – а у тебя есть записанный голос твоего первого семантика? – Да. Хочешь его услышать? – Нет. А правда ли, что ты думаешь куда быстрее человека? – Это правда. – Но говоришь ты точно так же, как и я. – Иначе бы ты не понял. Если даже у меня готов ответ в долю секунды, я сообщаю его постепенно – я уже привык, что вы такие… замедленные. – А… я хотел тебя спросить, каково твое отношение к другим, к себе подобным? – Отчего ты так меня расспрашиваешь? – Это тебе не нравится? Пульсирующее звяканье зазвучало как легкий смех. – Нет, но – по факту – многое, о чем ты спрашиваешь, ты знал уже на Земле. – Но я не знаю. Что ты чувствуешь, когда видишь другого… другую… – Ничего. – Как это – «ничего»? – Просто ничего. Что чувствуешь ты, когда видишь на улице прохожего? – Порой что-то да чувствую. – Если это женщина?.. – Нонсенс. – Ну, я не задумывался. Впрочем, принимая во внимание, что ты оказался тут, со мной… – Я не бесполый. Я всегда чувствовал отвращение к аскезе. Другое дело, если она необходима. – Да. Раньше посылали пары. – Знаешь же, чем все закончилось. – Знаю. – Правда? Некоторые протоколы полетов не были опубликованы. – Но ты их знаешь? – Я предпочитал знать все. Боже! Чего только не понаписывали за сто лет о космических полетах! Пожалуй, никогда не было такого прогностического усилия – в литературе, искусстве, науке, тысячи сушили головы, чтобы предвидеть. Ты читал эти истории? |