Книга Хрустальная сосна, страница 28 – Виктор Улин

— Какая благодать, — вздохнула Катя, наконец обратившись ко мне.

О боже, как благодарен я был в этот момент самому звуку ее голоса, мгновенно рассыпавшего черный купол отчаяния и вернувшего в обычную, мягкую, теплую действительность…

— Благодать… — безмятежно продолжала она. — Никогда еще в колхозе я так не наслаждалась жизнью.

— А что — вдруг предложил Славка. — Это можно будет легко повторить.

Поехали на будущий год опять. В этот же колхоз, в эту же деревню. Подгадаем время, чтоб оказаться той же компанией… ну в смысле, мы… трое? А?

— На будущий год? — задумчиво перепросила Катя.

— Ну да, на будущий. Надо только заранее в парткоме узнать, какая разнарядка и когда начнут посылать. И записаться именно сюда в это же самое время.

— Не знаю… — Катя пожала плечами и как-то полусмущенно, полугрустно улыбнулась. — На будущий год, наверное, я уже окажусь молодой мамой, и забот у меня будет полон рот. И уж точно не до колхоза…

— Так вот, Станислав, — назидательно усмехнулся я, ощутив совершенно недопустимый и необъяснимый, но очень болезненный укол ревности от мысли, что Катя не только замужем, но и еще даже и будет беременна от какого-то мерзавца…

Именно мерзавца — по одной лишь, иррациональной, но веской причине, что он не был мной.

— Вот так, друг мой — никогда не связывайся с семейными женщинами. У них нынче одно, а через год другое, а в самом деле вовсе третье. При этих моих словах Славка и Катя странно переглянулись. Или мне лишь показалось?

— Да, — как-то фальшиво улыбнулся Славка. — Это верно. То ли дело я.

Свободный человек, вольная птица. Хочу — в колхоз поеду, хочу — в горы, а захочу — вообще возьму отпуск за свой счет и махну на Дальний Восток. В экспедицию, кем угодно, хоть разнорабочим… А была б жена — сказала бы: надо культурно отдыхать, и все такое прочее. И даже в колхоз, кстати, тоже одного бы не отпустила.

— Ну почему же? — возразила Катя. — Женю-то вон отпустила!

— Я не в счет, — подначил ее я, ощущая внезапную, переполняющую все мое существо радость света, вернувшегося после схлынувшей тьмы. — Я ее сам в экспедицию отпустил. На целых три месяца. Так что мы квиты. И мое дело правое.

— В экспедицию?! — удивленно переспросила Катя. — На три месяца?

— Ну да. Она же у меня биолог. Я, кажется, говорил. А у них такая специфика: как полевой сезон, так экспедиция.

— На три месяца… — она задумчиво покачала головой. — И ты… Извини, Женя, что задаю такой вопрос, но… Ты не… не опасаешься… Как бы это сказать… Ну, в общем, ты уверен, что…

— Она мне там ни с кем не изменит? — помог ей я.

— Ну да, — кивнула Катя и покраснела.

— А что, — я искоса взглянул на нее. — По-твоему, все супругам изменяют, когда одни остаются?

— Ну нет… Не все, конечно, но все-таки…

— Ты-то своему мужу здесь со всеми подряд изменяешь?

Мне показалось, что я сказал что-то не то: Славка вздрогнул.

— Нет вообще-то, — Катя совсем смутилась и у нее даже плечи покраснели.

— Ну так вот. Жены разные бывают. И я верю, что Инна именно такая.

Верю ей, поэтому спокойно отпускаю. Верю потому, что люблю. А она верит мне тоже. Раз любит.

— Интересная философия, — покачал головой Славка.

— Никакая это не философия. Просто если не веришь любимому человека

— значит не любишь его ни грамма. Значит, вообще вместе жить незачем.

— А ты, оказывается, максималист, — снизу вверх и неожиданно серьезно посмотрела на меня Катя. — Я и не подозревала.

— Вовсе нет. Просто считаю, что Любовь и Вера — родные сестры.

Вместе с третьей — Надеждой…

— Об одном попрошу тебя, друг мой Аркадий: не говори красиво! — перебил меня Славка.

— Какой, к черту, Аркадий? — не поняв, возмутился я. — При чем тут этот полудурок?

— Да ни при чем он, — захохотал Славка. — Это Тургенев. Иван Сергеевич. Классиков надо знать, Женя…

— А ну тебя на фиг со своими классиками, — отмахнулся я, так и не поняв его каламбура, поскольку книжек не читал не просто давно, но и вообще, и само напоминание о Тургеневе не вызвало во мне никаких ассоциаций.

Мы помолчали некоторое время. Но я даже не обиделся на Славкину дурацкую шутку; мне хотелось довести до конца свою мысль, и я продолжил:

— И вообще, если уж на то пошло, бояться отпускать от себя — глупость. Бессмысленная трата нервов. Если человек задумает пуститься во все тяжкие, то сумеет это сделать, живя с тобой в одной постели и даже работая в одном секторе. А если не захочет — то останется верным даже в Антарктиде, командуя дивизией голых женщин.

— Дивизия голых женщин в Антарктиде? — усмехнулся Славка. — Оригинально-с! Но как там изменять?! У них же все замерзнет насмерть!

— Ну и фантазия у вас… — укоризненно посмотрела на нас Катя. — Жуть!

— Виноваты, больше не будем, — поклонился я. — Просто хотел сказать, что измена — это не просто искушение в одиночестве.

— Послушай… — сказала Катя и опять потупилась, точно хотела прояснить какой-то очень важный для нее вопрос. — Можешь, конечно, не отвечать, это очень лично… Но как-то всплывает. Женя, а ты… Ты сам как ко всему этому… ну в общем, понял к чему — относишься?

— Отрицательно! — для крепости я рубанул воздух, загремев пустой флягой, ведь мы шли еще только на ферму. — Хоть и рискую показаться несовременным.

— И что? Тебе никогда… — Славка замялся. — Никогда, абсолютно никогда, даже при виде очень красивой женщины…

— Конечно, хочется, — честно перебил я, взглянув на Катю и одновременно пронзительно вспомнив Вику на лугу. — Я живой человек, а не засушенный индийский монах. И всегда найдется женщина, чьи физические достоинства чем-то лучше, чем у моей жены. Хоть чем-то, но существенно. Но ведь потом найдется женщина, которая совершеннее этой. И так далее, — до бесконечности. И можно утонуть в погоне за все новым совершенством и не находя его, а лишь растрачивая себя… Но… Но надо ставить себе ограничения, только и всего. Потому что так надо.

— Но кто и где сказал, что именно так надо? — спросил Славка.

— Никто нигде не говорил. Просто я сказал это для себя. И все.

— Значит, от измены удерживают только ограничения? — насмешливо, как мне показалось, уточнила Катя. — Долг, совесть и всякая другая пионерская чепуха?

— Почему же? — возразил я, чувствуя как резанули слух последние два уничижительных слова в устах Кати, до сих пор практически боготворимой мною, но кажется, мало отличавшейся от образа, бегло обрисованного Викой. — Это, конечно, все есть. Но главное — не долг и не совесть. Главное — любовь. Такая, что сама ставит тебя выше мелких удовольствий. После которых будет только гадко на душе.