Книга Любовь, страница 90 – Карл Уве Кнаусгорд

— Это ты Карл Уве? — сказал он.

Я кивнул и взял его за руку.

— Роланд Бустрём, — сказал он. — Папа Линды.

— Я много о вас слышал, — сказал я. — Заходите!

За мной возникла Линда с Ваньей на руках.

— Привет, папа, — сказала она. — Это Ванья.

Он стоял тихо и молча и только смотрел на Ванью, а она так же молча смотрела на него.

— О-о, — произнес он. Глаза влажно блестели.

— Пальто можно сюда, — сказал я. — Сейчас будем кофе пить.

Лицо у него было открытое, а вот движения — скованные, как у заводной игрушки.

— Перекрасили? — спросил он, когда мы вошли в гостиную.

— Да, — кивнул я.

Он подошел к ближайшей стене и уставился на нее.

— Сам красил, Карл Уве? — спросил он.

— Сам.

— Качественная работа, — сказал он. — Когда красишь, важна аккуратность, у тебя все аккуратно. Я, видишь, сейчас тоже крашу свою квартиру. В спальне будет бирюза, в гостиной — слоновая кость. Но пока я сделал только часть спальни, одну стену.

— Замечательно, — сказала Линда. — Наверняка красиво получилось.

В Линде появилось что-то такое, чего я никогда раньше не видел. Она подстраивалась под него, точно принижала себя, играла его ребенка, оделяла отца своим вниманием и присутствием и в то же время ставила себя выше тем, что все время пыталась, но не могла полностью скрыть, что стыдится его. Он сел на диван, я подал ему кофе и принес из кухни булочки с корицей, купленные нами утром. Мы молча ели. Линда сидела рядом с ним с Ваньей на руках. Она показывала ему своего ребенка, но до тех пор я не понимал, как ей все это непросто.

— Булочки были вкусные, — сказал он. — И кофе тоже был вкусный. Ты сам его сварил, Карл Уве?

— Да.

— У вас есть кофемашина?

— Да.

— Это хорошо, — сказал он.

Мы помолчали.

— Желаю вам всего самого хорошего, — сказал он. — Линда — моя единственная дочь. Я рад и благодарен, что могу приходить к вам в гости.

— Папа, хочешь посмотреть фотографии? — спросила Линда. — Какой Ванья была сначала?

Он кивнул.

— Подержи ее, — сказала Линда и вручила мне мягкий теплый комок, который сонно таращился на меня, а сама пошла и принесла с полки альбом.

— Мм, — говорил Роланд на каждую фотографию.

Когда они проштудировали таким образом весь альбом, Роланд протянул руку, взял со стола свою чашку с кофе, медленным, тщательно рассчитанным движением поднес ее ко рту и сделал два больших глотка.

— Я был в Норвегии только один раз, Карл Уве, — сказал он. — В Нарвике. Я был вратарем футбольный команды, и мы приехали в город, чтобы сыграть с норвежской командой.

— Надо же, — сказал я.

— Да, — кивнул он.

— Карл Уве тоже играл в футбол, — сказала Линда.

— Это было давно, — ответил я. — И на любительском уровне.

— Ты стоял на воротах?

— Нет.

— Нет.

Молчание.

Он отпил еще глоток кофе в той же сосредоточенной, детально продуманной манере.

— Ну вот, — сказал он, когда чашка вновь водворилась на прежнее место на столе. — Было очень приятно, но теперь мне пора возвращаться домой.

Он встал.

— Ты же только пришел?! — сказала Линда.

— Оно и хватит, — ответил он. — Но за это я хочу пригласить вас на обед. Вторник вам подойдет?

Я встретился с Линдой взглядом. Пусть решает сама.

— Подходит, — сказала она.

— Тогда так и договоримся, — сказал он. — Вторник в пять часов.

По пути в прихожую он заглянул в открытую дверь спальни и остановился.

— Здесь ты тоже покрасил?

— Да, — сказал я.

— Могу я посмотреть?

— Конечно, — ответил я.

Мы следом за ним зашли в комнату. Он встал и смотрел на стену за большой дровяной печью.

— В таком месте трудно красить, это я вам авторитетно заявляю, — сказал он. — Но получилось очень хорошо.

Ванья закряхтела. Она лежала у меня на руке животом вниз, так что лица мне было не видно, поэтому я положил ее на кровать. Роланд присел рядом на краешек кровати и взял ее за ногу.

— Хочешь подержать Ванью на руках? — предложила Линда. — Это можно.

— Нет, — сказал он. — Я уже посмотрел ее.

Он встал, вышел в прихожую, оделся. Уходя, обнял меня. У него была колючая щетинистая щека.

— Приятно было познакомиться, Карл Уве, — сказал он. Обнял Линду, снова подержался за Ваньину ногу и зашагал вниз по лестнице в своем длиннополом пальто.

Линда, избегая встречаться со мной взглядом, отдала мне Ванью и пошла в гостиную убирать со стола. Я пошел за ней.

— Как он тебе? — спросила она в воздух, не отвлекаясь от уборки.

— Симпатичный человек, — сказал я. — Но у него вообще нет заслонок против внешнего мира. Мне кажется, я первый раз вижу человека, от которого так веет уязвимостью.

— Он точно ребенок, правда?

— Да, и так можно сказать.

Она шла впереди меня, держа в одной руке составленные пирамидой три чашки, а в другой корзинку с булками.

— Ну и дедушки Ванье достались, — сказал я.

— Вот да. Что с ней будет? — сказала она без тени иронии; это был вопрос из черного угла тревог.

— Все будет хорошо, — ответил я. — Не сомневайся.

— Но я не хочу впускать его в нашу жизнь, — сказала она, ставя чашки в посудомойку.

— Если будет как сегодня, то это не страшно, — ответил я. — Он может изредка заходить на чашку кофе. Мы — иногда обедать у него. Все-таки он ей дедушка, не забывай.

Линда захлопнула дверцу посудомойки, нашла в нижнем ящике пакет с зиплоком, переложила в него три оставшиеся булочки, закрыла его и снова прошла мимо меня, чтобы положить пакет в морозильник, стоявший в коридоре.

— Этим он не удовольствуется, я знаю. Если он установил контакт, то начнет названивать. Причем только со своими неприятностями. У него нет представления о границах, пойми.

Она пошла в гостиную, чтобы принести последнюю тарелку.

— Ну, мы же можем попробовать, посмотрим, как оно будет, — сказал я.

— Окей, — сказала она.

На этих словах раздался звонок в дверь.

Что опять стряслось? Или это наша сумасшедшая?

Нет, на пороге стоял растерянный Роланд.