Онлайн книга «Гремучий ручей»
|
Шуре тоже не хотелось. Шура уже жалела, что вообще начала этот разговор. – Ничего! – буркнула она и отвернулась к печи. – Нет, погоди. – Ольга взяла ее за плечо, развернула к себе, заглянула в блеклые голубые глаза, велела: – Рассказывай! Шура молчала так долго, что Ольге уже начало казаться, что ничего не выйдет, а потом медленно, нехотя заговорила: – Это уже третья на моей памяти девочка. Когда по две недели, когда по три они змее этой прислуживают, а потом исчезают. – Куда исчезают? – Никто не знает. Нам говорят, вот как сегодня, что отослали их домой, что надоели они старухе, а на самом деле… – Что же на самом деле, Шура? – Сердце холодело, а спина покрывалась испариной. Ольга боялась, что уже знает ответ. – А на самом деле исчезали эти девочки. Словно и не было их, словно сквозь землю провалились. – Всегда только девочки? – Не знаю я. – Шурины губы побелели от напряжения, на шее проступили синие жилы. Она и сама не хотела знать, не хотела верить в то, что сейчас клещами тянула из нее Ольга. Но Ольга тянула, и ей приходилось открывать свою персональную дверку памяти. – Может, и другие какие были. Они, девочки эти, завсегда ко мне за обедами приходили. – Для хозяев? – Нет. Хозяева отдельно питаются. Там была простая еда: хлеб, каша, вода. Иногда молоко. Ольга и сама вспомнила корзинку в руках у Лизы. Было это в тот день, когда она впервые увидела Гюнтера. Может, для него была корзинка? Она так и спросила, но Шура зло мотнула головой. – Этот боров приходил ко мне на кухню, когда хотел, брал, что хотел, а жрал всегда у себя в сарае. Мне потом грязную посуду приходилось за ним прибирать. – Так для кого была эта еда, Шура? – Я не знаю. – Теперь она и сама старалась вспомнить, не сопротивлялась, а помогала. – Один раз видела, как Лизка шла с корзинкой куда-то вглубь парка. Куда-то к старой водонапорной башне. – Здесь есть водонапорная башня? – А как же! Все удобства! Чтоб им пусто было… – И всегда по вечерам девочки забирали еду? – Да. Я тогда еще подумала, чего это она по темноте-то шляется. Подумала, а потом… забыла. – Шура в изумлении посмотрела на Ольгу, сказала шепотом: – Как много я, однако, забываю. – Ничего, – Ольга погладила ее по плечу. – Этот наш разговор ты тоже забудь. Никому не рассказывай, что я тебя расспрашивала. Особенно… змее. Старуха ведь может попытаться прочесть и Шуру. Или уже прочла, раз у той память стала, как решето? Прочла и точно так же, как она сейчас, велела все забыть. – А они худенькие такие, бледненькие… – сказала вдруг Шура жалобным голосом. – Кто? Девочки? – Поначалу-то веселые были, живые, а потом… словно подменили их. Я все жалела, откормить пыталась, совала кусочки повкуснее да побольше, а они не ели. Не брали ничего из моих рук. Потом-то я решила, что они тем и ужинают, что я им на вечер собираю. Ну, решила да и успокоилась. А что мне за всех думать нужно, да?! – В голосе Шуры проступили ее привычные сварливые нотки. – Не нужно думать. – Ольга снова погладила ее по плечу. – Забудь этот разговор. Вот чаю лучше мне налей. – Что? – повариха моргнула, и взгляд ее сделался осознанным. – Я говорю, чаю мне не нальете, Шура? – А не побрезгуете? – Вместе с осознанностью к ней вернулась и язвительность. – Вы ж все больше с хозяйкой кофеи гоняете. – Я не побрезгую, а вы бы попридержали язык, – сказала Ольга ласково. – Не надо так… откровенно. – Сейчас воды вскипячу! – Шура развернулась к ней спиной. – А, пожалуй, не нужно. Потом как-нибудь. Не трудитесь, Шура. Ольга выходила из кухни с мыслью, что обязательно нужно проверить водонапорную башню. Оказывается, она даже не догадывалась о ее существовании. Хотя стоило бы подумать, что вода в доме не из колодца берется. – …Как у вас это получается? – послышался над плечом сиплый шепот. Ольга замедлила шаг, спросила: – Подслушивал? – Подумал, что вопросы вы интересные задаете, тетя Оля. А метода получения ответов у вас вообще уникальная. Эх, не будь у вас таких крепких моральных принципов, мы бы с вами… – Григорий, прекрати! – Прекратил. Вы ведь что-то придумали там для себя, тетя Оля. И про этих девочек придумали, и про то, кому они еду носили. – Это лишь догадки, Гриня. Ты должен понимать. – Ольга тоже перешла на шепот. – Я понимаю. Вы сейчас скажете, что, возможно, они кормили ту тварь, что сейчас рыщет по лощине. – Возможно. – А я вам тогда скажу, что тварь не молоком с хлебом питается. Если уж мы с вами вчера допустили существование… упырей. Откуда в нем эта стойкость? Вот ведь с виду и не скажешь. С виду шалопай, вор-рецидивист, разбойник с большой дороги, а глубже копни, много там всего в его душе. И хорошего, и плохого. Вчера на его глазах любимую жену убили, а сегодня он уже острит и версии выдвигает. И, кажется, что нет у него вообще души. А на самом деле есть, только боль свою он научился прятать не хуже, чем сама Ольга. – Гринечка, не могу я сейчас этим заниматься. Есть у меня свои дела. – Получилось, словно бы она перед ним извиняется. Хотя в первый же день предупредила, что каждый из них сам по себе. – А вы своими делами и занимайтесь, тетя Оля, – сказал Григорий и взял ее под ручку. – Проводите меня к оранжерее, проверьте, как работа делается, а по пути поговорим. У меня для вас тоже кое-что интересное есть. Из разряда непознанного… Так, под ручку, они и вышли на парковую дорожку. Со стороны – тетушка и любящий племянник, а на самом деле – сообщники, заговорщики. – Я тут кое-что услышал от немцев. – Услышал? – Ну, к языкам у меня всегда расположенность была. Вы ж знаете, тетя Оля. Была. Она сама его немецкому и учила. – Вот я и услышал. Видали, на воротах они все такие… – Григорий прищелкнул пальцами, – встревоженные. А все почему? – Почему? – Потому что ночью одного из часовых утащили в чащу. Уже утром неподалеку нашли то, что от него осталось. Рожки да ножки… – Тварь утащила? – спросила Ольга, невольно переходя на шепот. – Было бы логично, вот только второй часовой утверждает, что это был мой предшественник. – Гюнтер?.. – Он самый. Гюнтер, которого тварь поранила, а помирать он пришел к хозяевам, как верный пес. Фон Клейст, как я погляжу, даже о своих собственных псах не особо печется, велел закопать Гюнтера тут недалече. Его и закопали да, видно, не особо глубоко. – Григорий замолчал, задышал тяжело, со свистом. Нелегко ему давался этот рассказ, помнил о том, что и Зосю его тоже закопали… |