Онлайн книга «Живой проект»
|
— Не надо так со мной, Петь… — Что, я потерял эксклюзивное право на… Петр оборвал фразу, когда Михаил развернулся, чтобы уйти. Его бесила сила, превращающая унижение Михаила в подаяние, и своя собственная готовность вернуть все на круги своя. Он не знал, как его задержать и зло крикнул: — Зачем ты приехал?! Михаил остановился. Он говорил очень тихо и для осипшего голоса стали преградой даже три метра, разделившие их: — Узнать как вы… и позвать тебя обратно… — Я не вернусь! — Так я и не зову. Петр стоял и смотрел на садящегося в машину друга, на выезжающую за ворота машину, на закрывающуюся створку… стоял и не чувствовал холода, душимый беспомощностью. — Что он хотел? — по ступенькам спускалась Ольга. — Спроси сама! — Он приехал к тебе спозаранку, и ты не узнал, зачем? Петр с чувством захлопнул дверь и уставился на подругу. — Вы как дети, ей богу! Вернись к нему, Петь! Или ты меня возненавидишь. — Не пори чушь, — бросил Петр зло и направился на кухню. — Я всегда была лишней между вами! — крикнула Ольга вдогонку, заставив Петра поднять лицо. — Лучше бы вы были геями! Она не поняла, что за звук издал Петр, и поморщилась от накатившей тошноты. Несколько секунд спустя Ольга услышала тихий стон, скорее похожий на плач, чем на смех. Спустившись на кухню, она так и не поняла, смеется ли Петр на самом деле. Осушив стакан воды, женщина вышла. * * * Через пятнадцать минут, предупредив, что подъедет к завтраку, Михаил зашел в дом матери. — Он здесь? — Нет, — ответила Лариса Сергеевна, принимая объятия сына, — улетел вчера вечером. У тебя голос совсем пропал… зачем ты вышел? — Я ездил к Петру. — Зачем ты вышел из дома, Миша? Ты же совсем свалишься! Ты болен! — Я ездил к Петру… Лариса Сергеевна замерла, вглядываясь в сына и пытаясь понять, какой смысл должна прочесть в этом признании. — Вы… поговорили? — Он не готов к разговорам. Напоишь меня кофе? — Катя! — Завтрак на столе, Лариса Сергеевна! — послышался из динамика невозмутимый голос Кати. Они сидели в просторной столовой за накрытым краешком длинного стола. За окном постепенно светало, не привнося в это утро ни света, ни теплоты. Михаил пытался отвлечься от разговора с Петром и аукциона, но мысли о работе ускользали. — Ты же был в клинике? — Да, — бездумно и быстро соврал Михаил. — Тебе нужно отдохнуть, Миша. — Дам, мам… уеду куда-нибудь на Новый год. — Один? Михаил поднял взгляд и заметил в руке матери чашечку с напитком: ядовитой смесью ароматизатора, красителя и подсластителя, составляющей вполне правдоподобную иллюзию кофе. — Вероятно. — Миша, взгляни на свой круг, неужели там нет… — Мама! С чего ты взяла, что я собираюсь обсуждать свою личную жизнь? — Но почему нет? Мне больно узнавать из сети о твоих интрижках, почему ты не… — Тебе больно? — появившаяся во взгляде Михаила ирония ничуть не обидела Ларису Сергеевну. Она привычно отвела взгляд к окну, а Михаил отглотнул коричневой жижи. — Тебе неуютно, мама, оттого что не все аспекты моей жизни у тебя под контролем. И ты прекрасно знаешь, сколь мало правды можно почерпнуть из новостей. Если ты хочешь знать что-то конкретное, спроси прямо. Я так устал от этих шарад. — Но ты ничего не рассказываешь! — Никогда не рассказывал, — напомнил Михаил и добавил, достав из кармана пачку сигарет и положив рядом с чашкой, — А ты не спрашивала. — С тобой всегда было трудно. — Яблоко от яблони не далеко падает, мама. — Как же ты груб! Неудивительно, что ни одна женщина не может тебя вынести! Михаил подставил кулак под подбородок, демонстрируя внимание и не скрывая улыбку. Судя по всему, он сделал правильный выбор, навестив мать в это утро. Подавленность и угнетенность таили на глазах. — Я хотела поговорить с тобой об аукционе, — сменила тему Лариса Сергеевна. — Я до последнего надеялась, что ты разубедишь меня, что-то объяснишь, но… до аукциона меньше двух недель! Ты действительно выставляешь свой… дом… все, что на тебя записано и… все, что ты приобрел сам? — Да, весь балласт. — Но, во-первых, этого мало, а во-вторых, где ты собираешься жить? — Ты хочешь предложить помощь? — Я не понимаю, почему ты так спокоен. У тебя припрятан козырь в рукаве? Что это? — Нет, у меня ничего не припрятано, мам. Я слил акции и на аукционе солью все пассивы. Этого должно хватить. — А если нет? — Повторю, ты хочешь предложить помощь? — Нет. — Тогда к чему этот разговор? — Почему ты держишь тот квартал? — Какой квартал? — Ты прекрасно знаешь, какой! Олимп этот! — Олимпийские горки? Ты знаешь, что там нельзя жить. — Вот и продай его! Это целое состояние! На эти деньги можно… — Перестань, — оборвал Михаил мать брезгливо и она удивленно обернулась. Лариса Сергеевна никогда не умела смотреть в глаза сыну и в этот раз тут же опустила взгляд. — И тебе не стыдно?! — воскликнула мать. — Почему мне должно быть стыдно? — Михаил поднялся. — Ты ведешь себя как собака на сене: ни себе, ни людям! Ты чуть ли не с детства разбазаривал состояние отца на какие-то совершенно безумные, не то что неприбыльные, а просто безумные прожекты! Ты так мстишь нам? Если да, то я не понимаю за что! — Мама, ну что ты говоришь?! Причем тут месть? — Тогда я не понимаю, почему ты готов снять с себя часы, но не готов заселить эти «горки» или хотя бы с выгодой перепродать квартал целиком. Михаил так и стоял у своего стула, сжимая в руках пачку сигарет и в упор глядя на мать. Казалось, он пытается разгадать некую загадку в ее лице, близок к успеху, но какая-то незначительная деталь неизменно ускользает. — Я же все объяснил, когда ты собралась распределить инфраструктуру между этими… государственными гетерами. — Ты сказал лишь, что это место непригодно для жилья, и ты не собираешься продавать там недвижимость. — С тех пор ничего не изменилось, — отойдя к окну, Михаил вставил в губы сигарету. — Но тогда зачем ты его вообще купил? Я думала, ты сделаешь там… что-нибудь для холдинга, офисы! Ты огородил его, все уверены, что где-то внутри лаборатории «Живого проекта». Я столько баек прочла по этому поводу, но прошло уже два года, а он так и стоит пустой и не приносит ни копейки! Я-то знаю! |