Онлайн книга «Заметки о любви»
|
Мэй
Мэй будит тишина. Низкий гул локомотива затих, поезд остановился. В коридоре горит тусклый красный свет, а в самом купе так темно, что она не сразу находит штору. Но, отодвинув ее, Мэй видит только свое собственное блеклое отражение. Над ней похрапывает Хьюго, и она прислушивается к этому ровному, успокаивающему звуку. В первую ночь Мэй изо всех сил старалась не засыпать, нервничая из-за своего храпа, который Приянка однажды сравнила со звуком умирающего кабана. Но вскоре она все-таки задремала, а проснувшись через несколько часов, услышала доносящиеся сверху прерывистые посвистывания Хьюго и поняла, что тут не одна такая. После этого она перестала париться на эту тему. Мэй садится, пригнувшись, чтобы не удариться головой о верхнюю полку, и надевает обувь. Выйдя в коридор, она проверяет телефон. Три часа, глубокая ночь. В остальных купе двери плотно задвинуты и закрыты на замок. Мэй закрывает за собой дверь их купе и идет в сторону уборных, где, к своему удивлению, застает Дункана. Он прижимается лицом к окну и вертит в пальцах незажженную сигарету. Но вот проводник разворачивается и, кажется, слегка пугается появления Мэй. – Не спится? – спрашивает он, прислоняясь плечом к тяжелым дверям. – К этим кроватям трудно привыкнуть. – Где мы? Дункан машет рукой в сторону окна, за которым развернулась бескрайняя тьма. – В раю, – отвечает он и, поймав на себе растерянный взгляд Мэй, смеется. – Шучу. Пару недель назад то же самое случилось в Айове, и там шутка зашла. – Он поднимает бровь. – «Поле его мечты» [30]? Ни о чем не говорит? Тогда не берите в голову. Мы в Небраске. – Это не станция. Проводник всматривается в темноту. – Нет. – Тогда почему мы стоим? – По техническим причинам. – Что-то серьезное? Дункан пожимает плечами. – Пока неизвестно. – Нам можно выходить? – Сейчас нет. Но если мы задержимся здесь надолго, нам, скорее всего, разрешат выйти подышать. Как-то раз мы вот так застряли на одиннадцать часов и заказали пиццу прямо в поезд. Было круто. Мэй оглядывается по сторонам. Вряд ли это клаустрофобия. Когда ей было одиннадцать, она прочитала историю про одного режиссера, который снял целый фильм, скрючившись на заднем сиденье автомобиля, и начала искать себе потайные места, до смерти пугая своих родителей, которые то и дело находили ее в стенных шкафах, корзинах для белья и гардеробах. Нет, она не боится замкнутых пространств. Тут было что-то другое – смутное ощущение нереальности происходящего. Их поезд стоял на рельсах где-то у черта на куличках, в кромешной тьме, и Мэй невольно ощущает себя так, словно ее выбросило в открытое море и она не знает, куда плыть. Кажется, что остановился не только поезд, но и само время. Под искусственным освещением становятся заметны темные круги под глазами Дункана. Проводник поднимает руку, чтобы прикрыть зевок. Присмотревшись к нему, Мэй понимает, что он не намного старше нее. – Как долго длится ваша смена? – Все нормально, чуть раньше мне удалось поспать. – Вы всегда работаете на этом маршруте? – Угу. Чикаго – Эмеривилл [31]. Я схожу с поезда, вдыхаю запах залива, поворачиваюсь и возвращаюсь. Потом я три дня отсыпаюсь, и все повторяется сначала. – Вы, наверное, хорошо знаете эту часть страны. – Только то, что вижу из окна, – пожав плечами, говорит Дункан. Он улыбается ей, стараясь быть приветливым. – А где ваш бойфренд? Мэй не спешит исправлять его. Ей нравится, как это звучит: «бойфренд». – Он спит. – Давно вы вместе? Девушка не отвечает. Она подходит к выходу в противоположном конце вагона. Через грязное стекло виднеется усыпанное звездами небо. Снаружи раздается металлический лязг, и Мэй оборачивается к Дункану. – Это либо хороший знак, – отвечает он, – либо плохой. Мэй снова смотрит на свой телефон, вдруг вспомнив о доме. Ее отцы – ранние пташки; они наверняка уже сидят за кухонным столом и спорят, сколько чашек кофе считается «слишком много». Она открывает большим пальцем список «Избранное», когда видит, что связи нет. – На этом маршруте связь все время исчезает, – говорит Дункан. – Сейчас мы в мертвой зоне. – Звучит как начало ужастика. Проводник смеется. – Никогда их не смотрю. – Я тоже. – Мэй выглядывает в окно на звезды. – Что будет, если мы тут застрянем? – Мы застрянем. Я и парень из вагона-ресторана, Рэймонд, постоянно заключаем пари на задержки. Ставка на эту поездку – шесть часов. – На шесть часов больше? – Да. Мы уже час тут стоим и вряд ли скоро снова двинемся. – Эй, Дункан, можно задать вам вопрос? – Конечно. – У вас есть заветная мечта? – У Мэй нет с собой камеры, но ей все равно очень хочется знать. Дункан отвечает не раздумывая, как будто его спрашивают об этом каждый божий день. – Небольшой домик на берегу озера. Где-нибудь в Висконсине. Зимой я бы ходил на рыбалку, а летом – плавал на лодке. Может, даже завел бы себе собаку, чтобы она сидела со мной на крыльце. Никакой тебе работы. Никаких расписаний. Никаких пассажиров. – Он улыбается ей. – Без обид. – Ну что вы! – Только эти звезды, – продолжает проводник, показывая большим пальцем на окно, – но только не через стекло. Мэй кивает. – По-моему, здорово. – Так оно и есть. Она не спрашивает его про слово, которым можно описать любовь. Он по-прежнему смотрит на звезды с таким задумчивым выражением лица, что ей и так все понятно. – Спокойной ночи, Дункан, – с улыбкой говорит девушка, и он машет ей. – Спокойной ночи, Маргарет Кэмпбелл, купе номер двадцать четыре. Услышав свое имя, Мэй морщится: оно напоминает ей, почему она едет в этом поезде. Но она не девушка Хьюго. Точно нет. «Просто получай удовольствие», – сказала Приянка, и для Мэй это никогда не было проблемой. Собственно, обычно именно к этому она и стремилась: как следует развлечься, без лишних забот и сложностей. Так почему сейчас все должно быть иначе? |