Книга Ярость, страница 44 – Юрий Никитин

– Вот-вот, – согласился я, – а что уж говорить о среднем человеке? А религию ведь надо навязать ему! Убедить простого человека. Не шибко умного. Для него ислам – это те черные, что торгуют дынями да набрасываются на наших женщин. И не убедишь, что чеченцам, узбекам и прочим нынешним сторонникам ислама, его навязали. Кому силой, кому убеждением, но совсем недавно. И если бы на Руси взяли, скажем, сейчас ислам, то это вовсе не означает превосходство чеченцев или американских негров, в большинстве своем сейчас принимающих ислам, над нами! Но ислам не пройдет потому, что мы все века воевали со странами, где был ислам. А значит, и воспитаны с колыбели в ненависти к исламу, во вражде, в неприятии лишь за то, что его исповедуют турки, с которыми у нас было по меньшей мере десяток русско-турецких войн, татары, с которыми воевали лет двести-триста. А наше православие для нас ценно тем нелепым, но милым сердцу доводом, что в церкви ходили наши отцы-деды. Неважно, хорошие отцы или нет, неважно и то, правы или нет, но мы их должны любить... что абсолютно верно, и следовать их путями... а вот это уже глупо. Дети все-таки должны быть умнее отцов, особенно дедов-прадедов, видеть дальше, понимать больше.

Я говорил и говорил, потому что политики – тоже люди, а людям некоторые вещи кажутся незыблемыми. Если со мной уже согласились, что всего-то лет сорок назад, в их школьные годы, было позором жениться не на девственнице, это скрывалось, то это не значит, что так же просто замахнутся на церковь.

– Если Америка, – продолжал я убеждающе, – раньше мечтала, чтобы коммунизм продержался в России как можно дольше, чтобы окончательно уничтожил ее соперника, могучую Россию, теперь так же страстно жаждет, чтобы у нас держалось православие. Самая отсталая и недееспособная из всех церквей, самая догматичная, она к тому же просто тающая льдинка в мировом океане! Кроме нас, да еще Украины с Белоруссией, православие сохранилось разве что в Сербии, греции, да еще на каком-то острове... у крещенных нами алеутов, но земной шар поделен между могучим католицизмом и молодым энергичным исламом.

Коган сказал с некоторым удовольствием:

– Да, православию в мире нет места.

– Место есть, – возразил я, – но сердцами не движет, как яростный ислам! Или как даже католицизм.

Кречет вдруг нахмурился, подвигал густыми бровями:

– Полагаете, они могут тайно финансировать нашу церковь?

– Зачем?

– Ну, как мы подкармливаем... гм... некоторые удобные для нас партии и общества за рубежом....

– Не думаю, – ответил я, но в груди кольнуло. – Никто, как и Кречет, зря денег не тратит. Православие стоит так незыблемо, что в США могут спать спокойно.

Прищурившись, он посмотрел остро, словно кольнул двумя ножами:

– Так же непоколебимо, как стоял коммунизм?

– Если не крепче.

– И если вдруг пошатнется...

– Это будет для них такой же неожиданностью, – продолжил я, – как падение коммунизма.

Я не успел сказать опасных слов, я мог бы брякнуть, все смотрели ожидающе и как-то подбадривающе. Возможно, даже скорее всего, это было подбадривание опытных политиков, чтобы я наконец-то сказал такое, за что можно изгнать немедля, но Кречет насторожился, цапнул со стала пульт ДУ. Один из телевизоров обрел звук, там откормленный телекомментатор говорил живо, с радостным подъемом:

– ...первым шагом президента был странный указ о выделении времени телевещания для... пропаганды ислама! Иначе не назовешь решение выделить им равное время с православием. Сейчас в стране замешательство, которое неминуемо выльется во всенародное возмущение... Наша страна исконно христианская, более того – православная, что значит – правильная, ибо как известно сами слова «правый» и «левый» несут в себе понятия правоты и неправоты. И вот в стране истинной веры президент решается дать слово исламу...

Яузов предложил:

– Уже можно возбудить дело о подстрекательстве. А пока взять под стражу, тем самым отстранив от эфира. И другим неповадно будет. Простите, Сергей Павлович, но вы что-то молчите...

Министр МВД бросил на него неприязненный взгляд:

– Разве что за ложь. Насколько я помню, было выделено не равное время, а пропорциональное числу верующих.

Было видно, как комментатору подложили листок, он живо пробежал глазами:

– Ага, так-так... Только что получено сообщение, что главы различных обществ обратились в мэрию с заявкой на массовые митинги. Партия русских общин... так, общество Истинных дворян, партия «Возрождение великой России», движение «За святую православную Русь», партия демократов... заявки только начали поступать, оставайтесь с нами!.. Завтра предстоит жаркий день. А неделя, судя по всему, будет еще жарче.

На экране возникла хвастливая заставка, Кречет приглушил звук, обернулся. Лицо его было темнее грозовой тучи.

– Быстро сработали!

– Еще не вечер, – откликнулся Забайкалов.

Кречет уставился на него яростными глазами.

– Что?

– Говорю, это цветочки.

– А ягодки?

Забайкалов пренебрежительно отмахнулся:

– От этих людей неприятностей все же мало. Честно говоря, в России религия никогда не была сильна. Она как хлястик... если кто еще помнит, что это. Можно жить с хлястиком, можно без. Мы жили с хлястиком. Но никогда не дрались за право носить или не носить, не шли на костры, не начинали войны... Разве что протопоп Аввакум пострадал да боярыня Морозова. Простите за нелестное сравнение с Западом, но в России за все века христианства, начиная с принятия его Владимиром и до сего дня, народу от церковных распрей погибло в десять раз меньше, чем в Париже только за одну Варфоломеевскую ночь! Я уж молчу о религиозных войнах, о семи крестовых походах... или их было больше?

Миротворец Коломиец пробормотал:

– Это ж хорошо, что у нас по религиозным мотивам не пострадали!

Кречет прервал:

– Он прав. У нас кровь не лилась не от великой мудрости, а от равнодушия. Вы хотите сказать, что пошумят да перестанут?

Забайкалов удивился:

– Разве я не сказал? Опасность вижу не из России, а из-за кордонов.

– Не восточных, надеюсь?

Забайкалов пожал плечами:

– Восток – больше ваша проблема. А на Западе зашуршат крыльями... Думаю, уже завтра начну получать осторожненькие запросы и запросики.

Кречет прищурился:

– Отвечать готовы?

– Ну, это привычно: наше внутреннее дело. Мол, пошли вы все... Я министр и джентльмен, потому не могу указать куда, но вы не то и не другое, знаете куда, так что идите, идите, идите... Правда, надо будет организовать неофициальный прием, на котором проговорюсь спьяну, что это наш ответ на их продвижение НАТО, и что вы готовы идти до конца...