Книга Хороший мальчик. Строптивая девочка, страница 93 – Алиса Евстигнеева

— Ага, почку и печень!

Его тёмный взгляд упирается в меня.

— Злишься?

— Боюсь, — честно признаюсь я, отворачиваясь от Стаса.

За окном уже ночь, а я пытаюсь найти хоть какие-то ответы в огоньках, отражающихся в стекле. Неожиданно его руки обнимают меня за плечи, прижимая к горячей и широкой груди. Он проводит своим носом у меня за ухом, с шумом вдыхая воздух.

— Это ничего не изменит между нами.

Переплетаю свои пальцы с его, но ничего не отвечаю.

— Вер, ты слышишь? Это никак не изменит наших с тобой отношений.

— Я не этого боюсь.

— А чего?

Сказать это сложно. Язык меня слушаться не хочет, поэтому получается тихо и шепеляво.

— Того, что ты себе не простишь, если что-то случится.

С каждым следующим днём Стас становился всё мрачнее. С каждой новой попыткой договориться с Настей в его глазах зарождались всё новые и новые оттенки затравленности. Разговаривать с ним было сложно: взвинченный, напряжённый, практически невыносимый. Он старался, я видела, обходя нас стороной в минуты максимального отчаянья. А после того как срывался, выглядел настолько виноватым, что нам с Дамиром становилось не по себе.

Однажды вечером не выдержала я.

— Выскажись уже! — практически приказала ему, чувствуя, что все мы в этом доме медленно, но верно сходим с ума.

Он замер. Пару раз моргнул, словно пытаясь понять, что я вообще от него хочу.

— Я в порядке, — засопротивлялся он.

— Пожалуйста! Иначе мы все рехнёмся, — подхожу к нему вплотную и почти невесомо касаюсь его подбородка. Он весь натянут как струна, и мне очень хочется ему помочь, сделать так, чтобы хоть на чуть-чуть, но полегчало. — Просто расскажи мне о своих мыслях.

— Мыслях? — как-то зло усмехается он. — Хочешь узнать, как я облажался?!

— Стас… — выдыхаю я, прикрывая глаза.

— Нет, ну а что… Скажешь, что это не так?

Я могла бы начать приводить ему кучу доводов, убеждая его в том, что всё это моралистическая херня, которая ничего не значит. Могу сказать, что от него ничего не зависит. Или то, что зависит, но не только от него. А ещё… Короче, я много всего могу сказать, но не буду. Потому что он не услышит. Потому что сама слабо верю в силу своих доводов.

— Поговори. Со. Мной, — стараясь сохранить спокойствие, прошу я ещё раз.

Чернов с грохотом пинает чем-то не угодивший ему стул, и, шипя от боли с приступом злости, падает на кровать, потирая ушибленную ногу. Он сидит ко мне спиной, и я рискую приблизиться к нему. Стою на коленях на постели прямо за ним и кладу свои руки ему на плечи, стараясь немного успокоить.

— Просто скажи это.

— Знаешь, о чём я думаю все эти дни? — сдаётся он, теперь и я понимаю, что Стасу необходимо всё это напряжение… Лишь оно позволяет не провалиться ему в извращённые воспоминания.

— Нет.

— О родителях. О их выборе. Я столько лет злился на отца… Хотя казалось бы, его то вина в этом всём какая? Он вроде как наоборот, не отказался ни от меня, ни от мамы. Но это было легче, чем тащить всё на себя и терпеть свою же вину…

— Какую вину?

Осторожно запускаю руку ему в волосы, медленно перебирая их, Стас сам того не ведая на какое-то время замирает.

Я ещё никогда не знала его такого. Обычно это мне выпадала роль эмоционально-нестабильной стороны, Стас же всегда старался сохранять спокойствие и хладнокровие. Единственное, что порой прорывалось из него — это обида. И то, как мне казалось, этот этап мы уже преодолели.

Поэтому я, вроде как, и разделяла то, что с ним происходило, ведь сама остро переживала историю «Настя-ребёнок», но вот сила реакции Чернова переходила все доступные границы моего понимания.

— Да, блин! — вырывает он голову из-под моих рук. — Мне всегда казалось, что я им жизнь испортил!

Жду продолжения, но Стас не спешит.

— Твой отец не похож на человека с испорченной жизнью, — осторожно замечаю я.

— Ты многого не знаешь! — опять огрызается. А мне уже честно, хочется сходить за сковородой.

— Значит, расскажи.

Он с силой трёт свой лоб, раз за разом ероша свою чёлку.

— Вер, я всё понимаю. Мозгами понимаю, — уже мягче поясняет он, после чего отводит руку назад, прижимая меня к своей спине, а мне только и остаётся, что вновь обнять его плечи. — Но это словно идея фикс, моя паранойя, которая преследует меня с тех пор, как я стал хоть что-то понимать в своей семье. Что всё это из-за меня.

— Твои родители несчастливы?

— Сейчас? Нет. Сейчас всё хорошо, но бывали и другие моменты.

— Они у всех бывают. Толстого вспоминай…

— В тебе умерло что-то учительское, — вдруг усмехается Чернов.

-Ещё не умерло. Но ты тему не меняй.

Краткая пауза, ну хоть дышать легче стало.

— Дело не в том, что счастливы они или нет.

— А в чём?

— В том, что из-за меня у них не было выбора. И чтобы они там оба не говорили и как бы меня не убеждали. Но я стал точкой невозврата.

Внутри меня буквально всё щемит от той тоски, что я слышу в его словах.

— Ты не можешь быть точкой.

— Да, знаю! Вера, я честно всё понимаю, умом, логикой, чем угодно! Но это блядское чувство… оно словно у меня под кожей, уже записано где-то в ДНК, раз за разом прокручиваясь у меня в голове. Но это всё лирика и патетика. Сейчас важно совсем другое. Понимаешь, они, шестнадцатилетние дети, не имея за спиной ничего кроме горячего желания, чтобы у них всё получилось, смогли решиться и сберечь меня, а потом ещё воспитать. А я. По сути, взрослый мужик, не в состояние уберечь своего же ребёнка. Мало того, что я даже не мог изначально подумать или побеспокоиться об этом. Был уверен, что Настя на таблетках. Я даже когда расставался с ней, не удосужился проверить всё ли у неё в порядке.

— Ты не можешь нести ответственность за всех.

— За всех нет. Но тут как раз МОЯ обязанность!

С силой кусаю щёку изнутри, пытаясь сдержать всё, что так рвётся быть сказанным.

— И что я теперь должен со всем этим делать?! — вопрос скорее был риторическим, чем реальным. Но ответ слетел с моих губ как-то сам.

— Женись на ней.

Мы всё же разругались. В пух и прах. Мне даже начало казаться, что Стас просто прибьёт меня за всю абсурдность моего предложения. Не знаю, насколько серьёзно я предлагала ему сей вариант, но никаких душевных сил сидеть и смотреть, как он страдает и съедает себя изнутри, у меня просто не было.

Наскоро побросала вещи в рюкзак.