Книга Возвращение в Ноттингем, страница 5 – Паола Стоун

* * *

Еще через пару дней, как раз ко дню рождения Джанет, приехала Пат, которую печальное известие ждало в Асуньсьоне почти месяц.

Джанет как раз собиралась потихоньку выскользнуть из дома и для начала в одиночку отпраздновать свое шестнадцатилетие, зайдя в только что открытое кафе на Рыночной площади и выпив там бокал брюта, и не какого-нибудь зекта, а настоящей, самой дорогой «Вдовы Клико». Для такого случая она даже отказалась от своего нелепого костюма и нарядилась в строгую английскую пару, в которой выглядела ни дать ни взять очаровательной героиней романа Голсуорси.

Пат вошла в дом беззвучно, с серым от усталости и горя лицом. Она скользнула глазами по дочери, машинально отметив необычность ее костюма, и почти равнодушно поцеловала ее в лоб.

— Где мама?

Джанет даже онемела на мгновенье — на ее памяти Пат никогда не называла так ее бабушку, и острая жалость к матери сжала ее сердечко.

— Она у себя, мамочка. Но она еще спит.

Пат, ни слова не говоря, села на ступеньки и прикрыла покрасневшие от суточного перелета веки. Джанет робко присела рядом. — Я принесу тебе поесть?

— Нет. Ты иди, куда собиралась, я посижу здесь одна. Так будет лучше. Иди, иди.

И Джанет послушно вышла, хотя, конечно, ни о каком шампанском речи уже не шло. Медленно пройдясь по утреннему городу, она взобралась на пустынный в такое время Стандарт-Хилл и, забыв о своем дорогом костюме, устроилась прямо на траве. Стояла середина мая — самого нежного и упоительного из всех месяцев, времени надежд и тайных даров, полного прелести еще не свершившегося, но уже обещанного; времени, когда сам воздух можно пить, как изысканное вино, и пьянеть от него, и, следуя зову крови, бродить неведомо где, зная, что все дано и все сбудется. Джанет вытащила из кудрей старинные черепаховые шпильки, утащенные для такого дня у бабушки, и с радостью ощутила, как ветерок начал запутываться в ее волосах, обдавая их мятной прохладой. А потом достала из сумочки единственную сигарету, которую еще будучи лет двенадцати поклялась выкурить впервые в день своего совершеннолетия. И от сигареты остался все тот же мятный холодящий привкус. И тогда, вся раскрытая грядущей жизни как цветок, Джанет тихо рассмеялась и, уже не задумываясь и не сомневаясь, положив листок прямо на сумочку, написала Милошу откровенное, страстное и недвусмысленное письмо.

Она вернулась домой часа через два. Пат уже не было на лестнице, и только из комнаты Селии доносились приглушенные, перемежающиеся долгим молчанием звуки беседы. Мать и бабушка вышли лишь к обеду: Селия, как всегда, с безукоризненно подкрашенным лицом, а Пат без всякой косметики, с покрасневшим носом и припухшими глазами. Отказавшись поесть, она уехала на кладбище, а Селия, ласково расцеловав внучку в обе щеки, таинственно поманила ее наверх:

— Пойдем, у меня есть для тебя подарок.

И там, в кабинете Чарльза, где все оставалось по-прежнему, она торжественно достала откуда-то из глубин палисандрового письменного стола пакет, трогательно перевязанный не современной яркой синтетической лентой, а простой вязаной тесьмой:

— Мы с Чарльзом хотели подарить тебе это вместе… С днем рождения, Джанет.

Закружив Селию по комнате и — будучи на голову выше — едва не поднимая ее, Джанет бросилась с подарком к себе. Под ворохом тончайшей папиросной бумаги, вздымающейся и опадающей, как шелк, оказались крошечные золотые часики-брошка работы известной в середине прошлого века фирмы «Тэвейн Уотч» и первое издание романа Лоуренса — того самого романа, который когда-то Селия запирала от Джанет на ключ и который так советовал ей прочитать Стив, когда она вырастет. ^[6] На первой странице твердым, по-старинному витиеватым почерком Чарльза было выведено:

Часики звонко стучали в ее руке, как маленький неутомимый зверек, а по щекам девушки катились крупные слезы.

* * *

Пат вернулась, когда на небе уже высыпали неяркие майские звезды, и сразу прошла в комнату Джанет, которую мысленно все еще называла своей.

Джанет в упоении читала подаренную книгу, словно в первый раз, после сотен современных изданий о приключениях плоти, открывала для себя ее пока еще книжные тайны.

Пат присела на край кровати и слегка отвела руки дочери, чтобы прочесть название:

— Ах, «Леди»… Эта книга действительно была когда-то культовой, и многие спасли себя для настоящей жизни благодаря ей. Впрочем, многие и утонули. На мой же взгляд, она немного устарела.

Джанет вскинула на нее глаза:

— Разве любовь может устареть?

— Любовь — нет, но ее формы.

— Разве здесь может иметь значение форма?

— Форма имеет значение везде, Джанет, ибо она самое первое отражение содержания. Увы, но это так. Впрочем, я пришла поговорить не об этом. Во-первых, бабушка. Ты видишь ее каждый день — как она? Я имею в виду ее внутреннее состояние, если хочешь, душу. Мне она показалась слишком закаменевшей, и это плохо, опасно…

Джанет отложила книгу и на минуту задумалась.

— Нет, мама, — в конце концов твердо и уверенно выговорила она, — бабушка внутренне так же ровна, как и внешне. Ведь она по-прежнему любит его, и его дом, и тебя, его дочь, и меня — и поэтому она не сломается. Она любит.

И тут, к полному ужасу и смятению Джанет, Пат всхлипнула, как девочка, и, прижавшись лицом к плечу дочери, проговорила:

— Да, ты с ними… с ней… И потому тебе… у тебя есть эта уверенность. А я в таком долгу перед ними. Господи! — вдруг горячо вырвалось у нее. — Не дай Бог тебе быть в таком долгу перед родителями, Джанет! Не уезжай отсюда, как я. Человек должен не только вырасти, но и возмужать там, где он родился.

Джанет растерялась:

— Но я и не собираюсь никуда уезжать…

— И второе — твоя дальнейшая учеба. — Пат уже вполне взяла себя в руки. — Ты по-прежнему твердо настаиваешь на медицине?

— О да! Ведь в ней все: и красота, и помощь, и удовлетворение…

— Все эти качества есть в любой работе, если она тебе по душе, — остановила ее Пат. — И я даже верю, что у тебя есть силы для медицины. Подумай только об одном: творчеством в медицине занимаются единицы, остальное — рутина. А ты — человек, вне сомнений, творческий. Слишком тяжелая у тебя в этом плане наследственность…

— Что?

— Я хотела сказать — слишком серьезная. — Пат прикусила губу. — Подумай об этом хорошенько, договорились? А через год мы снова поговорим об этом. Ну, а теперь о более приятных вещах: какой подарок ты хотела бы получить от меня?

— Знаешь, я уже боюсь просить! Я попросила у папы оставить нам Фергуса, а он отказался!