Книга Сроки службы, страница 3 – Марко Клоос

– Три талона, пятнадцать таблеток, – говорю я.

– Заметано.

Эдди протягивает ладонь. Мы скрепляем сделку рукопожатием, и мой револьвер исчезает где-то под одеждой Эдди.

– Какие у тебя есть таблетки?

– Посмотрим, – говорит он. – Обезболивающие, антибиотики, от высокого давления, стимуляторы, немножко транков.

– Обезболивающие хорошие?

– Для головы и всякого такого. Если тебя подстрелят, – не пригодятся.

– Нормально, – говорю я. – Давай их.

Эдди копается в пальто, достает баночку с таблетками и отсчитывает пятнадцать штук мне в ладонь.

– Ну смотри, если они будут ненастоящими… – говорю я, ссыпая их себе в карман.

– Конечно, они настоящие, – говорит Эдди с легкой обидой в голосе. – У меня репутация, знаешь ли. Если кто получит подделку – он же больше ничего у меня не купит.

Он снова копается в кармане и эффектно, как выигрышную карточную комбинацию, предъявляет мне три продуктовых талона.

– Рад иметь с тобой дело, – говорит он, пока я убираю талоны.

– Еще увидимся, Эдди, – говорю я, зная без всякого сомнения, что этого никогда не случится.

* * *

Когда я вхожу в квартиру, мама отрывается от сетевого шоу.

– Как все прошло?

– Бестолково, – отвечаю я.

Подхожу к столу в общей комнате и высыпаю на него горсть таблеток. Мама осматривает их и поднимает бровь.

– Ничего противозаконного, мам, – говорю я. – Просто немножко болеутоляющих. Тебе должны пригодиться, для зубов.

Она наклоняется и собирает таблетки.

– Где ты достал их, Эндрю?

– Обменял кое-что.

Достаю из кармана продуктовые талоны и кладу перед мамой. Она наклоняется, чтобы их осмотреть, и закрывает рот руками.

– Эндрю! А это ты где взял?

– Я кое-что обменял, мам, – повторяю я.

Она поднимает талоны осторожно, словно боится повредить бумагу. За каждый из них можно получить продуктов на сто новых долларов в магазине за пределами КК. Правительство выпускает эти талоны ежемесячно, их раздают по принципу лотереи в укрепленных бетонных будках возле транспортных станций.

– Используй их или обменяй на что-нибудь, – говорю я. – Только смотри, чтобы у тебя их не выманили.

– Об этом не беспокойся, – говорит мама, собирая талоны и пряча в карман. – Полтора года нам не доставалось талона. Убить готова за кусочек хлеба с сыром.

Я готов уже наплести ей какой-нибудь чепухи о том, что я обменял на эти талоны, но она так обрадована, что не углубляется в подробности.

– Спокойной ночи, – говорю я, отправляясь в свою комнату. Мама улыбается мне, впервые за много дней.

Потом снова поворачивается к плазменной панели на стене, где тихо продолжается какое-то идиотское шоу.

– Эндрю? – говорит она, когда я касаюсь двери. Я оборачиваюсь, и она опять улыбается.

– Завтра с утра я постараюсь дойти до магазина. Может быть, нам удастся прилично пообедать перед твоим отлетом.

– Было бы хорошо, мам.

* * *

Япровожу свою последнюю ночь в КК Бостон-7, добивая заключительные пятьдесят страниц «Моби Дика». Завтра мне придется оставить электронную книжку здесь. Я читал «Моби Дика» уже раз десять или больше, но не хочу бросать сейчас, с вечной закладкой на том месте, где «Пекод» исчезает под водой.

«На второй день вдали показался парус, стал расти, приближаться, и наконец меня подобрал чужой корабль. То была неутешная „Рахиль“, которая, блуждая в поисках своих пропавших детей, нашла только еще одного сироту». ^[1]

– Не делай этого, – говорит женщина.

Я – очевидная цель для протестующих, что собрались перед призывным пунктом. У меня в руке потрепанная сумка, и я обрил голову, чтобы армия не тратилась на мою стрижку.

– Простите, что? – спрашиваю я.

У женщины доброе лицо и длинные волосы, местами седые. Перед военкоматом стоит целая стая недовольных, они держат плакаты и скандируют антивоенные лозунги. Протестующие держатся подальше от дверей, которые охраняют два солдата в боевой броне, они же проверяют повестки у призывников. У солдат есть пистолеты и шокеры для контроля толпы, и хотя они не удостаивают демонстрацию даже взглядом, никто из протестующих не подходит к желтой линии, отделяющей военкомат от тротуара, ближе, чем на пять метров.

– Не делай этого, – повторяет она. – Им наплевать на тебя. Им просто нужно пушечное мясо. Ты погибнешь.

– Все когда-нибудь умрут, – говорю я. Это изречение звучит слишком пафосно даже для меня самого. Мне двадцать один, женщине, кажется, больше шестидесяти, и она наверняка знает о жизни и смерти куда больше меня.

– Не в твоем возрасте, – говорит она. – Они будут трясти перед твоим носом вкусной морковкой, но все, что ты от них получишь, – гроб, накрытый флагом. Не делай этого. Ничто не стоит твоей жизни.

– Я уже зачислен.

– Но ты же знаешь, что имеешь право отказаться в любой момент? Если ты развернешься и уйдешь прямо сейчас, они ничего не смогут с этим поделать.

И тут я понимаю, что она никогда не подходила к коммунальному жилью ближе, чем на десять миль. Уйти сейчас и вернуться в эту дыру?

– Я не хочу, мэм. Я сделал свой выбор.

Она смотрит на меня грустными глазами, улыбается, и я чувствую легкий укол стыда.

– Подумай, – говорит женщина. – Не разменивай свою жизнь на банковский счет.

Она протягивает руку и нежно кладет ее мне на плечо.

Секундой позже пожилая дама оказывается на земле, на нее наваливаются солдаты, охранявшие вход. Я даже не заметил, как они покинули пост. Женщина кричит от удивления и боли. Ее товарищи бросают скандировать лозунги и разражаются протестующими криками, но солдаты игнорируют их присутствие.

– Физическое препятствование доступу в призывной пункт является преступлением класса D, – говорит один из солдат, доставая гибкие наручники. Женщину поднимают с асфальта и ставят на ноги. Один солдат заводит ее внутрь, а второй снова занимает пост на входе. Тот, что грубо тащит даму за руку, тяжелее ее раза в два в своей массивной броне, и женщина выглядит рядом с ним очень хрупкой. Она оглядывается на меня через плечо и вновь печально улыбается, и я отворачиваюсь.

* * *

^– Здание построено из стали и бетона, – говорит сержант. – Оно абсолютно устойчиво. Необязательно подпирать его плечом.

Парень сбоку от меня отходит от стены, к которой прислонялся, и ухмыляется сержанту. Но та уже ушла, явно не желая тратить время на дальнейшее общение.