Оба боялись. Смеялись от страха, подначивали друг друга. Первым должен был прыгнуть Борис, но он замешкался, засомневался, стал уговаривать Алину передумать, но ей хотелось заполучить эту яркую искру в их совместных воспоминаниях.
— Оставайся. Жди меня. Тогда я сделаю это вместо тебя! — рассмеялась Алина, поцеловала любимого, прыгнула вниз, и…
Канат почему-то порвался.
Хотя все оборудование проверялось, и это были не спонтанные прыжки, а под надзором профессионалов.
Я всматриваюсь в лицо человека, которому своим прыжком Алина спасла жизнь, и грусти не вижу.
А, может…
Я все-таки приближаюсь к гробу, кладу цветы поверх остальных, а потом медленно-медленно поднимаю взгляд, скольжу по светлой одежде, по тонким пальцам того, кто лежит в гробу, превозмогаю себя, перевожу взгляд на лицо и едва не вскрикиваю от удивления.
Резко отступаю назад, выдыхаю несколько раз, как будто долго бежала и шепчу Владу, в которого упираюсь:
— Там не она… не она…
Он просто прижимает меня к себе, а потом отводит к машине. Дальше от людей, которые услышали и теперь оборачиваются. Прочь от одногруппников и старосты, которая вырядилась в черное безупречное платье, как будто собралась на коктейльную вечеринку. Прочь от криков потерянной матери Алины.
Я жадно пью воду, которую дает Влад в машине, наконец-то откашливаюсь и понимаю, что никогда подругу уже не увижу. И это была она, просто ревнивая смерть ее изменила, забрала ее красоту.
На кладбище мы едем следом за всеми — печальный поток из машин, впереди которого грузовик. Когда предлагают проститься с усопшей, я не нахожу в себе сил, чтобы опять подойти. Стою в стороне, с силой вцепившись в пальцы Влада, и рассматриваю мужчину, которого Алина любила.
Я все еще надеюсь увидеть хотя бы печаль на его лице, когда гроб начинают закапывать. Но нет.
И он просто выносит мне мозг, когда толкает прощальную речь, в которой ни толики сожаления.
— Я благодарен, что мы с ней встретились, — говорит он, — благодарен, что у нас была возможность узнать друг друга, открыться друг другу и полюбить. Я рад, что она была в моей жизни. Но надо жить дальше.
В его голосе нет терзаний от расставания. В нем радость от того, что когда-то они были вместе.
И все.
Такое ощущение, что вот сейчас, встряхнувшись от похорон, он пойдет дальше налаживать свою личную жизнь.
И ради этого…
Ради него…
Лучше бы она улетела в Дубаи, чем такая любовь.
Всех приглашают в кафе, но я отрицательно качаю головой, когда замечаю взгляд Влада. Он оставляет меня, и делает то, что я не смогла — подходит к родителям Алины. Я вижу, как они о чем-то недолго разговаривают, а потом он жмет отцу моей подруги руку и по возможности незаметно отдает ему белый конверт. И тут же уходит, чтобы не вздумали возвращать.
Мы отходим к машине, стоим возле нее, провожая взглядом отъезжающие автомобили и автобус, в котором увозят соседок, которые друг у друга интересовались: интересно, будет ли селедка, которую так любила Алина. Не знаю, как сдержалась и не сказала, что она терпеть ее не могла, потому что селедка задерживает воду в организме, а моя подруга всегда думала о фигуре.
Теперь-то что.
Я достаю из сумочки пачку сигарет, выбираю одну, разминаю в пальцах ментоловую капсулу, долго ищу зажигалку, злюсь. Прикуриваю от огонька, который неожиданно оказывается передо мной, затягиваюсь.
Влад бросает зажигалку в салон авто, садится за руль, позволяя мне курить в одиночестве, смотреть на игривое солнце и ненадолго нырнуть в пустоту. Ни слова о том, что можно или нельзя, выбросив в бак пачку от сигарет.
Мы оба знаем, что мне это надо — этот едкий, невкусный дым, который дерет и без того поврежденное горло. Мы оба знаем, что это моя последняя сигарета. И мы оба уезжаем подальше от смерти, выбросив ее частую спутницу — пачку от сигарет.
Надо жить дальше.
По крайней мере, пытаться.
Я разворачиваюсь на сиденье, всматриваюсь в лицо мужчины, который сосредоточенно смотрит на дорогу, и совершенно не представляю, какая нас ждет полоса.
Черная — как эта дорога. Стальная — под цвет его глаз. Или просто серая — как цвет двух лет, которые нас разделили.
Но жизнь приготовила для нас совершенно новые оттенки и краски.
Те,к которым мы не привыкли.
ГЛАВА 30
У меня стойкое ощущение, что по моей жизни кто-то снял черно-белый ролик, и теперь мне его просто временами показывают, вырезая ненужные кадры.
Помню черную дорогу, по которой несемся, молчание в салоне авто, запах грейпфрута, который вынуждает делать жадные вдохи, а потом прихожу в себя уже в комнате.
Смотрю на падающие листья, которые гоняет встревоженный ветер, и понятия не имею, как долго наблюдаю за этим.
Вынырнув из странного вакуума, осматриваюсь и впервые осознаю, что эту ночь провела не в прежней комнате с зеркальным гардеробом, который разбил тогда Костя, а в совершенно другой комнате.
Момент узнавания настает, когда замечаю на стене две картины.
Интересно, Влад всегда принимает женщин на своей территории? И зачем разместил здесь меня? Мне кажется, ему было бы гораздо удобней, чтобы я временно пожила в соседней — он бы зашел туда, когда моя простуда окончательно исчезнет, а так…
Думаю так и ежусь от этих мыслей.
Противно до тошноты.
Будь все так, как я представила, ничего бы у нас не вышло. Открой он однажды дверь в мою комнату, я бы, вероятней всего, просто сбежала. Или одумалась раньше. Не смогла бы подпустить к себе совершенно чужого мужчину, не только мысли, но и тело сопротивлялось бы.
А так я прислушиваюсь к дому и пытаюсь понять, где Влад сейчас.
Он сам не понимает, насколько верную тактику выбрал. Или наоборот — слишком хорошо понимает. Потому что когда открывается дверь и он входит в комнату, я не напрягаюсь, не зажимаюсь — наоборот, слежу за его расслабленными движениями.
Он проходит к дверцам скрытого гардероба, распахивает его, снимает свитер, и я смотрю на его обнаженную спину, пока он ищет, какую футболку надеть.
Он взъерошивает пятерней черные волосы, и этот жест подталкивает меня к нему.
Ничего особенного, но такое ощущение, что на каждом из его пальцев по ниточке, которые тянут меня к нему, вынуждая приблизиться.
И отпускают лишь в тот момент, когда я так близко, что могу провести пальцами по его спине, скользнуть ненадолго к сильным плечам и снова спуститься вниз по его позвоночнику.
Нажимаю костяшками, царапаю, пока скольжу по телу мужчины, подгоняемая воспоминаниями, как сильно он хотел меня раньше.
