Книга Закрытое небо, страница 77 – Наталья Ручей

— В закрытом дворе машине ничего не грозит, — пытается отослать его Костя.

— Да, конечно, — соглашается тот. — Но мои уши… и Ольга Викторовна не переносит эти звуки. Угрожает, что уволится, если это сию же минуту не прекратится.

— Н-да, такой потери мне брат не простит, — усмехается Костя и дает обещание. — Пусть подержит свое заявление об уходе еще одну минуту.

— Хм… попытаюсь уговорить… — соглашается дворецкий, но так как шагов не слышно, явно остается под дверью, и не удивлюсь, если достает секундомер, чтобы проконтролировать время.

Костя возвращается взглядом ко мне, и я напрягаюсь, с силой скользящими пальцами сжимаю уже нагретую сталь.

— А теперь что касается моей благодарности... — Костя кивает на пистолет. — Пусть Влад на всякий случай научит тебя снимать его с предохранителя. Это раз. И еще... Это не «нравится», Маша.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​Заметив мой взгляд в ответ на свою непонятную фразу, он вздыхает и поясняет доходчивей.

— «Нравится» у тебя было ко мне, два года назад, — на губах мужчины мелькает невеселая усмешка, но, качнув головой, он стряхивает эту секундную слабость и сухим тоном неохотно меня просвещает. — А так, как сегодня, ведет себя женщина, которая любит.

Я могла бы ответить Косте, что так поступает любая женщина, которая против насилия, но я понимаю, что он имеет в виду. Если бы я любила его, я бы не позволила тогда Владу к себе прикоснуться.

Мы расходимся молча.

Первым уезжает со двора черный джип, потом я, простившись с дворецким и домработницей, — на такси, которое уже поджидает.

— Не рассказывайте Владу, — прошу Петра перед отъездом.

Но тот качает головой, говоря, что просто вынужден это сделать, и мне приходится принять правила этого дома. Ольга Викторовна снабжает меня пирожками, и я, подхватив их, сажусь в салон авто.

Не оглядываться.

Не оглядываться — повторяю себе.

Но первое, что я делаю — бросаю взгляд на белоснежный дом, особенно теплый и светлый в красках этой унылой осени, и на двух людей, которые провожают меня, как близкого человека.

— Так, — отвлекает меня водитель, — говорите: автовокзал?

Я бросаю взгляд на часы в телефоне и немного меняю маршрут. Объяснять все диспетчеру изначально было долго, так что договариваюсь на месте. Надеюсь, что мы успеем.

Мне везет с тем, что в воскресенье в городе нет будничных пробок и с тем, что водитель не говорлив.

Без толики удивления он высаживает меня сначала у бутика, в который я забегаю буквально на пару минут, потом у цветочного магазина, а потом привозит на кладбище. Он позволяет мне выходить из салона, потому что в багажнике мой чемодан, а вряд ли кто-то сбежит без вещей. К тому же, я не задерживаюсь.

В бутике мне было просто сделать покупку, потому что я знала, что предпочитает Алина, а на ее могиле для меня находиться просто невыносимо. Морось, ветер, мысли о том, что ей холодно там, под землей, и фотография, с которой она улыбается. Невероятно красивая, невероятно живая, подруга, по которой я безумно скучаю.

— Мне так тебя не хватает, — шепчу едва слышно, словно боясь, что меня подслушают белки, которых много на елях вокруг.

Живые цветы на могиле уже чуть поникли, но продолжают дрожать на холоде. Обхватываю себя руками, всматриваюсь в лицо подруги, которую уже никогда не увижу, которая никогда больше не скажет, что все мои проблемы — чушь, не стоящая внимания, потому что вот у нее был забавный случай…

Она ко всему относилась легко. И, наверное, свою смерть приняла значительно легче, чем те, кого оставила здесь.

Оставила, но не забыла.

Я уверена, что сон, в котором она приходила, не был случайностью.

— Спасибо тебе, подружка, — я присаживаюсь у могилы и между охапками цветов кладу свежий букет белых роз и две пары новых чулок.

Алина не носила дешевые, всегда говорила, что часто неухоженность девушек выдают ноги, и это не только обувь.

— Пусть тебе будет тепло, — добавляю я и, простившись с ней, поднимаюсь.

На этот раз не оглядываюсь, потому что это невыносимо, просто невыносимо, что так бывает… и ничего уже нельзя изменить. И стараюсь не думать о том, что мне показалось, будто Алина на фотографии улыбнулась чуть шире. Стараюсь не думать о том, что птичка, которая прилетела и села на крест, — это ее душа, которая услышала меня и пришла повидаться.

Мы выезжаем с кладбища, рассекаем шинами город, я бездумно смотрю в окно. В салоне тихо — ни шансона, ни бесед «как живешь». И я даже вздрагиваю, когда водитель ко мне обращается.

— Простите, что? — переспрашиваю его.

— Говорю: барышня, вы не против, если я выскочу на минутку? — повторяет мужчина, притормаживая у обочины, и поясняет чуть виновато: — Сигареты закончились, а я без них уже не могу. Если не курю, то все равно должен знать, что они есть.

— Да, конечно, — не спорю я.

Выйдя из машины, водитель быстро ныряет в неприметный магазинчик, а я так же смотрю в окно. Мимо проходят люди, морось сменяется дождиком, и раскрываются разноцветные зонтики, хоть как-то окрашивая эту унылость. На душе так тоскливо, что хочется плакать.

Глупое желание, но настолько навязчивое, что я усиленно моргаю ресницами, чтобы избавиться от него. Вроде бы помогает, и я продолжаю рассматривать людей, с которыми мы вряд ли когда-то увидимся. Цепляюсь взглядом за двух рабочих, которые метрах в пяти от машины с помощью лестницы что-то крепят на стенах здания. Мелькает какое-то смутное узнавание, но я отмахиваюсь. Лиц не видно, но вряд ли это кто-то из тех, с кем знакома.

Тогда почему я уже не рассматриваю, а как будто за ними слежу?

И почему у меня внутри зарождается невнятное предвкушение, которое заставляет ерзать на сиденье и буквально толкает пройтись вперед, посмотреть.

— Не переживайте, барышня, — вернувшись в машину, водитель замечает мой нетерпеливый взгляд, — время вы мне сказали, мы успеваем.

— Спасибо, — выдавливаю улыбку.

И только когда машина трогается с места, я бросаю взгляд на магазинчик, из которого вышел водитель, и замечаю название улицы. Выглядываю из другого окна — и вижу знакомые здания, магазины.