Онлайн книга «Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»»
|
Эксперт пристально посмотрел на Перегрина. – Хорошо. Я готов хранить конфиденциальность относительно имени вашего патрона. – Это мистер Василий Кондусис. – Боже милостивый! – Именно, – сказал Перегрин в стиле Гринслейда. – А теперь я открою вам всю известную предысторию. Итак… И он рассказал все в подробностях. Эксперт зачарованно слушал. – Очень необычно, – покачал он головой, когда Перегрин договорил. – Уверяю вас, я ничего не выдумывал. – Нет, нет, я верю. Конечно, я слышал о Кондусисе. Да и кто не слышал? Вы представляете, какая будет сенсация, если все это подлинное? – Я ни о чем больше думать не могу. Здесь лежат детская перчатка и письмо, которое заставляет предположить, что летним утром в 1596 году искусный ремесленник из Стратфорда сшил пару перчаток и подарил внуку, который носил их всего день, а потом… – Горе заступило место сына [34]? – Да. По прошествии времени – через двадцать лет – отец написал завещание. И оставил носильную одежду своей сестре Джоан Харт, для ее сведения написав вот эту записку. То есть это его рука водила пером по этому листку бумаги. А потом прошли еще два века, и некая М. Е. убирает перчатку и записку в викторианский письменный прибор с сообщением, что ее прапрабабушка получила их от Дж. Харт и это вещи Барда. Это действительно могла бы быть Джоан Харт. Умерла она в 1664-м. – Я бы особо не рассчитывал, – сухо сказал эксперт. – Согласен. – А мистер Кондусис говорил что-нибудь об их стоимости? Если существует хоть малейшая возможность, что они подлинные, невозможно представить, сколько они могут стоить. Перегрин и эксперт уставились друг на друга. – По-моему, – произнес Перегрин, – мистер Кондусис размышлял об этом, но должен заметить, что он ко всему относился спокойно. – Ну, у нас-то так не получится, – сказал эксперт. – Подготовлю вам расписку – и попрошу задержаться, посмотрите, как вещи уберут. Он на мгновение склонился над маленькой сморщенной перчаткой. – Если бы она была настоящей! – пробормотал он. – Понимаю, понимаю. Страшно представить, что тогда начнется. – Люди убивали и за меньшее, – беззаботно сказал эксперт. IV Пять недель спустя Перегрин, бледный, с мешками под глазами, дописал последние реплики своей пьесы, а ниже добавил: «Занавес». Вечером он прочитал пьесу Джереми, и тот ее одобрил. От мистера Гринслейда вестей не было. Корпус «Дельфина» по-прежнему виднелся в окне. Джереми обратился в агентство недвижимости за разрешением осмотреть здание, но ему ответили, что театр больше не в их распоряжении и, похоже, снят с продажи. В предварительном отчете музея о перчатке и документах было сказано, что первые исследования не выявили наличия поддельных чернил или бумаги, так что пока нет никаких опровержений возраста документов. Эксперт-графолог сейчас в Америке и подключится после возвращения. Если его отчет будет благоприятным, понял Перегрин, соберется совещание специалистов. – Что ж, – повел плечами Джереми, – очевидно, они не высмеяли идею с ходу. – Очевидно. – Отправишь отчет этому своему Гринслейду? – Да, конечно. Джереми положил веснушчатую руку на рукопись Перегрина. – А что, если открыть «Дельфин» ровно через год «Перчаткой» – новой пьесой Перегрина Джея? – Ну да! – Давай набросаем примерный состав. – Я уже. – Покажи. Перегрин достал потрепанный листок бумаги, исписанный неровным почерком. – Послушай, – сказал он, – я знаю, что начнут говорить. Что все это уже было. Например, Клеменс Дейн. И больше того: я стану объектом травли и обвинений в фальшивом «шекспирстве». Взять хоть действующие лица. Энн Хэтэуэй и все-все-все. Боюсь, меня ждет провал. Все рухнет, еще не начавшись. – Я, например, не нашел белиберды в диалогах. – Да, но выводить на сцену Шекспира… Какая наглость! – Он и сам так делал. Так что можешь причитать: «Ой-ой! Выводить на сцену Генриха VIII!» Давай: кого бы ты взял на роль Шекспира? – Ну, это же очевидно, разве нет? – Елизаветинский сердитый юноша. Одинокий. Удачливый. Хитрый. Яркий, как солнце. Пегас в стойле Хэтэуэй. Суперсексуальный и чтобы прямо с графтонского портрета. Который я считаю настоящим. – И я. И? Кто так выглядит и играет? – Боже! – сказал Джереми, читая список исполнителей. – Да, – поддакнул Перегрин. – Как я и говорил. Все очевидно. – Маркус Найт, господи. – Разумеется. Точно с графтонского портрета, и сколько огня! Вспомни его Хотспура. И Генриха V. И Меркуцио. И, конечно же, его Гамлета. А помнишь Пера Гюнта? – Сколько ему лет? – Сколько бы ни было, он их умело скрывает. И может выглядеть, как подросток. – Он будет стоить целое состояние. – В любом случае, это только прикидки. – Случалось ему хоть раз участвовать в постановке и не затеять целую череду скандалов? – Никогда. – И он способен довести до нервного срыва любую труппу? – Да, это Марко. – А помнишь, как он прервал реплику, чтобы велеть зрителю, опоздавшему с антракта, сесть или проваливать к чертям? – Помню, как сейчас. – А как целая труппа единогласно отказалась от ролей? – Я был режиссером на этом провале. – Говорят, что сейчас он еще взрывоопаснее – из-за того, что не получил рыцарства на последней церемонии. – Буквально рвет и мечет. – Ну что ж, – сказал Джереми, – пьеса твоя. Как я вижу, ты решил объединить Юного друга, Соблазненного светловолосого друга и господина У. Г. в одном персонаже. – Именно так. – Да как ты посмел! – За века рождались идеи и побезумнее. – Согласен. И получилась чертовски хорошая роль. Каким ты его представляешь? – Очень светлый. Очень мужественный. Очень дерзкий. – У. Хартли Гроув? – Возможно. По типу подходит. – А его не считают плохим гражданином? – Заноза в заднице. – А кто Смуглая леди – Розалин? Я смотрю, тут у тебя Дестини Мид. |