Книга Сын Дьявола, страница 26 – Любовь Попова

Теперь это парный танец с Одинцовым.

Все знают, кто он. Все знают, кто я.

И само то, что мне приходится к нему прикасаться на людях, ставит на мне печать грязи.

Пусть не позора, как на Снежане, но теперь меня будут обсуждать, а не слишком ли близко она к нему прижималась, а не сильно ли она сжимала его руку.

И Максим совершенно мне не помогает. Прижимает не позволительно тесно, ищет возможности в каждом повороте меня коснуться.

Порочно. Пошло. Возбуждающе.

А в поддержках стискивает тело ровно так же, как трахает. Жестко. Надежно. Не давая сделать лишнего вздоха. Держит за талию и насаживает на свой идеальный член прямо в воздухе.

Я стряхиваю наваждение и зло шиплю, взглядом показывая, что он зашёл слишком далеко:

— Прекрати себя так вести.

— Я танцую, — равнодушно замечает он, но я-то вижу, как в глазах пляшут настоящие бесенята.

— Ты не танцуешь, ты лапаешь меня.

— Ещё скажи, что тебе не нравится

— Мне не нравится.

— Пиздеж. Давай, я прямо сейчас, — поворачивает он меня к себе спиной в нужный момент танца и касается кромки белья с вкрадчивыми словами. — Давай я заберусь к тебе в трусы, чтобы доказать всем, что ты течешь как сука…

Резкий поворот и удар по его щеке.

Я не планировала. Я не хотела. Я сама от себя не ожидала. Просто его слова чистая правда, между ног давно влажно и мне противно с самой себя. А все из-за него. Из-за его рук и близости твердого, крепкого тела. Из-за глаз, которыми он прожигает мне сетчатку, и не желает отпускать из плена чувств и губительных эмоций.

Звук удара получился оглушительным и привлек слишком много внимания.

Но не смотря на пятно от моей ладони, на хорошую силу щлепка, Максим даже не дернулся. Это и не удивительно, что ему моя рука, когда он принимает удары мужчин гораздо себя больше и старше.

— Ты сама себя топишь.

Я просто отхожу, прижав горящую руку к груди и уже хочу закричать, что он приставал ко мне, но передумываю. Это насквозь фальшивое заявление.

— Так, — подбегает к нам Ольга Михайловна. — Мне тут склоки в центральной паре не нужны.

«Мы не пара», стучится в голове мысль, и Максим, как будто читает ее. Усмехается.

— Вернётесь оба через пол часа, — продолжает она вещать и грозно махать крупным, увешанным кольцом, пальцем. — Мы как раз закончим массовый прогон. И помните…

Оставаться с ним наедине нельзя… Остальные слова куратора бала я слушаю спиной, потому что иду к сидящему на скамейке Королеву. Жду поддержки.

Тот сразу обнимает меня рукой за плечо.

— Вот я бы ему вломил… — и все…

Смотрю на него, как на идиота, но киваю.

— Конечно, милый.

— Ваще не понимаю, почему его с тобой поставили.

— Потому что он танцует лучше всех… После тебя, разумеется, — со вздохом объясняю. И сижу, насупившись, до конца репетиции. Потом Виталик извиняется и говорит, что ему пора. И я почему-то сразу взглядом ищу костыли.

Но он звонит кому-то, и через минуту в дверь зала входит водитель его отца. Крупный седовласый мужчина всегда в белой рубашке и черном галстуке.

Поднимает «бедняжку» на руки и под аплодисменты несет из помещения.

Господи, какой дебилизм. И как Виталику самому не тошно от своей беспомощности.

Перевожу взгляд на Максима и Антона. Последний прикрывает рот рукой и ржёт, аж лицо надувается и краснеет.

Смотри не взорвись, придурок.

Все вышли и нас осталось четверо.

Антон улёгся на скамейку, и когда я взглядом требую его ухода, тот только влажно смотрит и подмигивает.

Бесит

И Макс бесит.

И Королев.

Со вздохом понимаю, что сделать что-либо сейчас невозможно и обречённо шагаю к Максиму, уже ждущему меня в центре.

Играет нужная мелодия и меня прошибает ток от касания рук.

— Давай сейчас без твоих штучек.

— Какие штучки, я здесь вижу только одну. Лживую и пафосную штучку богатеньких мажоров.

Рука яростно чешется, словно обожженная крапивой, и я сжимаю ее в кулак при очередном повороте, чтобы не наделать глупостей. На миг прикрываю глаза. Спокойно. Лана. Спокойно. Сейчас все закончится, и ты окажешься дома. В безопасности. Подальше от него.

«Штучка-шлюшка», понятно, что за слово он имел в виду.

Открываю глаза, когда нужно снова подавать руку. И только сейчас осознаю, насколько Максим хорош в танце. Без лишних зрителей он двигается плавно, ведёт сильно, властно и не даёт сбиться с шага. Можно ничего не делать. Он будет управлять тобою сам. Точно так же, как управлял, пока лишал девственности.

И, наверное, если бы не его периодически острые, как лезвие взгляды, я бы танцевала так же отменно, как он.

— Ближе её прижимай, что ты как салага? Да не за талию, за жопу надо.

— Громов! — уже не выдерживает Ольга Михайловна, пока я стараюсь не обращать внимания на сальные шутки, постоянно чувствуя под кожей жар.

Антон бросает взгляд на Максима, и тот кивает. Ох, и достали они своими ментальными переговорами.

— Вы друг друга и на расстоянии понимаете? — язвлю я.

— Завидуешь, потому у тебя никого нет, кто бы за тебя умер? — шипит он насмешливо, а я молча смотрю в его лицо, краем глаза видя, что Громов покинул зал.

Почему. Почему каждое слово Максима бьет точно в цель. Почему от его голоса так больно. Почему хочется впиться ногтями в это хищное лицо и вырвать язык. Почему же так хочется прижаться к его груди, и целовать жесткие губы, чувствовать на себе его руки, которые во время очередного поворота притягивают меня ближе, джинса касается обнаженных бедер. Создает порочное, чувственное трение и я уже представляю, как его твердый пах будет тереться об мою влажную промежность.

Но одна его злая ухмылка сметает метлой гнева весь романтический флёр.

— Да мне по хрен, — тут же шиплю не хуже дворовой, голодной кошки, у которой отобрали кусок рыбий головы. Максим оказывается сзади и готовится меня поднять за талию. — Хоть в десна долбанитесь.

Я бросаю взгляд на Ольгу, которая уже в телефоне. И вдруг чувствую на шее боль.

Этот скот укусил меня. Отлетаю от него, словно от огня. Набираю воздуха, чтобы устроить истерику, потому что он фактически поставил клеймо.

Максим скалит зубы, пока я держусь за шею, чувствуя всё ещё его зубы и кивает на куратора.

Если сейчас прерваться, придется торчать здесь ещё пол часа, а больше всего мне хочется убежать от него. Скрыться. Исчезнуть. Растаять, ровно как два лучших дня в моей жизни. Точно так же, как удовольствие, от которого остался лишь призрак.