Книга Патриот, страница 14 – Дмитрий Ахметшин

— Что она задумала, — бурчит Слава. — Беспокойная женщина.

В руках у Арамиса белеет белая тряпица, на лесках парочка утяжелителей — обычных рыболовных грузил — так что конструкция напоминает рыбацкую сеть. К камере на заборе на цыпочках по «мёртвой зоне», движение, такое как в фильмах про пиратов, когда забрасывают абордажные крюки. И на объективе повисает тряпка, залётный ветерок жуёт её, но сбросить не может.

Наташа бросается туда, куда смотрела камера. Там ворота, огромная надпись: «ОСТОРОЖНО ЗЛАЯ СОБАКА» — поперёк. В руках что-то медное, баллончик с краской, шипит, распыляя красную жидкость.

— Быстрее давай, — говорит Слава. Смотрит по сторонам, но свидетелей нет. Руки Наташи движутся плавно, иногда вспыхивает луч фонарика, выхватывая пятна краски. Ислам косится на Яно: тот смотрит, затаив дыхание, лицо раскраснелось, как будто это над ним сейчас колдуют с баллончиком.

— Готово! — говорит Наташа. — Убирай заглушку.

Отступает на шаг, чтобы посмотреть на результат. Справа и слева слышится фырканье. Лида надувает губы, чтобы не захохотать. Тумаков всё больше мрачнеет. Яно открывает и закрывает рот, как рыба на берегу.

Вместо прежней надписи теперь красуется: «ОСТОРОЖНО, ЗЛАЯ КИСА».

— Я думала, будет смешнее, — после паузы говорит Наташа.

— Но запятую ты здорово подрисовала, — с некоторым сомнением говорит Арамис. — Мы же вроде как за грамотность?

— Ага. Но всё равно, как-то глупо. С этой кисой… эх.

Ислам больше не может сдерживаться. Ржёт, как сумасшедший, стараясь только не перебудить всю улицу. Где-то залаяла тяжёлым кашляющим лаем собака. Наверняка та самая. Злая.

— Ты что? — подскочила Наташа.

— Это глупо… но… очень… смешно… — пыхтит он.

— Ты правда так думаешь?

Он кивает, и она расплывается в улыбке:

— Спасибо.

Полотенце спряталось в рюкзаке у Арамиса, и они спешат прочь, пока не выглянул хозяин.

Слава схож лицом с недостроенным зданием, что проплывает сейчас справа, как большой ледокол. Такой же серый и с провалами глаз. Наверняка Ислам упал в его глазах куда ниже плинтуса, но всё-таки не мог остановиться — ржал до тех пор, пока вместо смеха из глотки не стало выдираться хриплое шипение.

Очень скоро они находят вторую свою глобальную жертву за этот день. Дошли до микрорайона и разделились: Арамис с Любой исчезли с каким-то секретным заданием, Слава повёл остальных за собою во дворы и остановил возле красного новенького опеля. Сверился по бумажке с номером, и из внутреннего кармана куртки появился чехол из-под очков, а оттуда — шило с перемотанной изолентой ручкой.

— Загрязняют окружающую среду? — понимающе спрашивает Ислам.

— Не пори чепухи, — сурово говорит Слава. Приспосабливает шило к покрышке, появляется молоток — небольшой, хозяйственная штучка, такой есть в каждом доме.

— А разве так можно? — спрашивает Яно.

— Так нужно, — шепчет Наташа. — Тише. А то засекут.

Ястребиное лицо поворачивается в полутьме вправо и влево. Вся напряжённая, будто гитарная струна, вроде бы стоит на месте, но кеды всё равно скрипят по асфальту, и в такт этому звуку скрипят нервы всех четверых. Звук кажется оглушительным. Удар молотка по сравнению с ним — мягкий, как будто кто-то ударил кулаком по подушке.

Хлоп — и всё. Слава уже приноравливается, чтобы сделать следующую дырку. Откладывает молоток, вытягивает из обоймы другое шило и всучивает Яно.

— Займись пока теми двумя колёсами. По четыре дырки в каждом, не меньше. Запомнил? Молотка второго нет, подбери где-нибудь кирпич. Вон там посмотри, около трэша, там их полно. Только свет не зажигай.

Яно вертит в руках шило, длинные пальцы путаются. Ислам давит губами улыбку и представляет, как он потом будет распутывать многочисленные узлы на руках. Эстонец вытягивает шею, пытаясь рассмотреть в той стороне кирпичи, но от друзей далеко не отходит.

— Я принесу. У тебя оружие, и ты нужен тут, — шепчет Ислам.

— Спасибо, — лопочет Яно.

Ага, вот и кирпич. Точнее обломок, хорошие кирпичи-то никто не выбрасывает. Когда возвращается, Яно уже успел наколоться. Сопит обиженно, засунув большой палец в рот.

— Может, лучше ты? — говорит.

— Я вообще с тобой только за компанию пошёл.

— А. Ладно…

Обходит машину, неловко пристраивается к переднему колесу.

— По четыре дырки в каждом, — рычит Слава. — Не меньше.

— Слушай-ка, а давай мы его ещё и распишем. Шины резать — это как-то скучно, — вдруг говорит Наташа.

Слишком громко. Такие люди, люди-струны, всегда прибавляют в громкости, когда в голову приходит какая-то идея. Как будто кто-то щёлкает внутри зажигалкой. Все трое хором на неё шикают. Тоже слишком громко получилось. «Но, возможно, — думает Ислам, — люди подумают, что это какие-нибудь ночные птицы. Да, ночные птицы, только и всего».

— Поговори мне ещё тут, — сопит Слава. — Сейчас придёт хозяин, и уже скучно не будет…

— Не, ну Слав. Ну серьёзно. Краски у нас хватит.

— Не пори чушь. Сейчас не пасха, чтобы разрисовывать яйца этому кренделю.

Наташа тем не менее лезет в рюкзак, и вот уже в каждой руке по баллончику. Зажигалка полыхает вовсю, разгоняя темноту у неё в голове.

— Да ладно тебе. Шины — это прошлый век. Ну пожа-алуйста.

— Ладно. Несносная девчонка. Ладно, ладно. Только тише. Закрой рот и делай всё молча.

Наташа порывисто обнимает Тумакова, сумка раскрывается под её руками, баллончики норовят раскатиться в стороны.

— Чья это машина? — спрашивает Ислам.

Слава швыряет в него недовольным взглядом.

— Селиванова. Сидит в районной администрации, некрупная сошка по образовательной деятельности. Два дня назад приезжал в универ. Не слышал?

— Слышал, — признаётся Ислам.

— Как думаешь, откуда у него такая тачка?

Хасанов жмёт плечами. На языке вертится вопрос, и Ислам не может его удержать:

— Слушай. А ты у нас учишься?

— Выгнали с третьего.

Ислам не уточняет почему. И так понятно: причина выгнать такого найдётся всегда. Но Слава добавляет:

— Отправил подальше пару завучей и директора. И не жалею об этом.

— Его до сих пор пускают на проходной, — с гордостью говорит Наташа. — И пару раз ловили в коридорах.

— До тех пор, пока я могу свободно и безнаказанно шарахаться по этому зданию, я буду возглавлять клуб. Такая безалаберность меня не просто возмущает — она танцует передо мной, как матадор перед быком. И я вновь и вновь буду выставлять рога. Как самый настоящий бык. Директор не узнаёт меня, хотя орал до хрипоты и грозился сдать правоохранительным за неуважение к его персоне. А за что, скажите мне, я должен его уважать? Надутый гусь…