Книга И оживут слова. Часть I, страница 107 – Наталья Способина

Я отметила это «воевода». И видимо не только я.

— Не дозволю! — громыхнул Радим, и мы со Златой синхронно подскочили. Альгидрас даже не вздрогнул. Видно, ждал окрика.

— Твой поход в ее дом не мог обождать пару дней? Пока князь уедет, а? Или нужно было на виду у всей округи, на виду у людей князя?.. — Радим говорил уже гораздо тише, но столько гнева было в его голосе, что я чувствовала, как в животе начинает мелко дрожать от страха, хотя гнев воеводы и не был направлен на меня. — Ты хоть понимаешь, что теперь каждая мышь в княжестве будет говорить, что воевода Свири не может совладать даже с собственным побратимом. Чего уж тогда ждать от остальных воинов?

Альгидрас вскинул голову, будто Радим его ударил. Он расширившимися глазами посмотрел на воеводу, открыл было рот, чтобы что-то сказать, потом медленно закрыл его и только помотал головой.

— Дай угадаю: ты не подумал, да? — прищурился Радим.

Я почувствовала, как Злата, стоявшая за моей спиной, ухватила меня за руку и потянула в сторону покоев Всемилы. Я послушно шагнула назад, не отрывая взгляда от побелевшего Альгидраса.

— Кого другого я бы уже заподозрил в измене, Олег, — устало проговорил Радим. — А вот в чем подозревать тебя, уж и не знаю. Разве что в дурости. Или же в измене?

Радим недобро прищурился, не отрывая взгляда от побратима. В этот момент казалось, что он заполнил собой всю комнату, хотя все так же стоял, прислонившись плечом к печи. Альгидрас зажмурился, сжал на миг переносицу, а потом открыл рот:

— Белена… — Радим выдохнул так зло, что Альгидрас тут же поправился: — Помощница Смерти больна сейчас. Мира мала еще, чтобы могла сама пойти на торг.

Я почувствовала, что Злата перестала меня тянуть, и мы обе застыли на пороге покоев Всемилы, напряженно вслушиваясь в слова Альгидраса. Он говорил с таким жутким акцентом, что я едва его понимала.

— Радим, она ребенок совсем. Пять весен всего. А тут чужеземцы. Сам знаешь, могут и с собой прихватить, и что похуже учинить. И знаешь же, что ни один из твоих людей за девочку не вступится, и княжьи не вступятся. А Беле… больна сильно. Кашель у нее нехороший. Встать не может. Мира сама на торги шла, да я не пустил. Домой отправил. Я только травы отнес и немного помог ей по дому. Она сама справляется, как может. Но пять весен всего... Всемилу в этом возрасте вспомни.

Радим судорожно вздохнул и бросил на меня тяжелый взгляд. Я остро почувствовала, что нам здесь не место, но уйти уже просто не могла. Златка рядом со мной горестно вздохнула и плотнее закуталась в шаль, словно замерзла.

— Радимушка, — пробормотала она. — Не брани его. Не надо.

— Нет, Злата, — Альгидрас посмотрел на жену Радима, застывшую за моим плечом. — Я виноват по вашим законам. Я должен понести наказание. Радим, прости, что это… при людях князя. Но это не ждало два дня. Только… не измена это. Что иное, но не измена.

Радим вскинул голову и посмотрел в дощатый потолок.

— И что мне с тобой делать? — пробормотал он, словно самому себе.

— По вашим законам, — начал Альгидрас, будто отвечал урок, — позорный столб или поруб.

— Ишь ты, — снова разозлился Радим и быстро шагнув вперед развернул Альгидраса к себе, схватив за плечо. — Законы наши знаешь! Выучил! Заноза ты… сказал бы где, да девки тут. Столб? Ох, как давно мне хочется. Только тебя ж первый удар надвое перешибет. А вполсилы мне Свирь не простит. Закон-то для всех один. Убирайся с глаз!

Радим с силой оттолкнул Альгидраса. Тот покачнулся и, глубоко вздохнув, развернулся к двери.

— Куда собрался?! — рявкнул Радим, стукнув кулаком по стене. Посуда на полках зазвенела.

Альгидрас молча развернулся и застыл на месте, никак не комментируя переменчивость приказов.

— Радимушка, — Злата ловко поднырнула под руку мужа и с силой обвила свои плечи его рукой, — мне помощь в сенях нужна. Миролюб не справится. Мы сейчас на стол соберем, поужинаем, а потом вы уже все решите.

И Радим, суровый воин, который только что чуть не проломил стену ударом кулака, крепко прижал к себе жену и, не сказав ни слова, вышел с ней в сени, мимо застывшего как изваяние побратима. А я поняла, что Злата потому и передумала уходить: знала — скоро настанет момент, когда кроме нее никто не сможет разрешить ситуацию так, чтобы никому из мужчин после не пришлось жалеть о содеянном. И Радим позволил ей остаться, потому что ему нужно было, чтобы кто-то его остановил и уберег от того самого последнего приказа, после которого уже ничего нельзя будет исправить.

Дверь тихо затворилась, и я перевела дух. Альгидрас покрутил головой, словно разминая шею, потер лицо руками и, отыскав взглядом лавку у стены, опустился на нее без сил. Его руки дрожали. Я почти физически почувствовала его опустошенность. Он сцепил руки в замок и поднял взгляд на меня.

— Что значит «позорный столб»? — спросила я, хотя хотела сказать что-нибудь подбадривающее.

— На площади у западных ворот столб есть. Видела?

Я кивнула, вспомнив высокий столб, который стоял посреди площади. Я обратила на него внимание, еще когда мы в первый раз шли с Добронегой на обряд погребения. Но тогда не придала ему особого значения. Ну столб и столб.

— И что там делают?

— Двадцать ударов кнутом. Или больше, если воевода решит.

— Шутишь? — я почувствовала, как сердце застучало в горле. — Его на самом деле используют для наказаний?

Альгидрас рассеянно кивнул.

— А кто… — я сглотнула, — наказывает кто?

— Любой может. Обычно тот, кто обижен виновным.

— Но двадцать ударов — это очень много. Радим не позволит тебя… так, — прошептала я, не желая верить в происходящее.

— Радим — подневольный человек. Он не всегда делает то, что желает. Я ослушался прямого приказа воеводы. Здесь князь, а я подверг сомнению власть Радимира в Свири. — Он вздохнул и расшнуровал ворот куртки, под которым все еще виднелась повязка. — Все должны подчиняться законам, — изрек Альгидрас как аксиому.

Я почувствовала, что начинаю злиться. То ли он так натурально прикидывался идиотом, то ли был им на самом деле.

— Посмотри на себя! — взорвалась я не хуже Радима. — Ты ранен, ты… да ты вдвое меньше любого воина дружины. Ты хоть понимаешь, что с тобой будет после двадцати ударов кнутом?! Ты в себе вообще?

Альгидрас замер, вжавшись в стену, а потом помотал головой и нахмурился.

— Ты злишься сейчас, — Это не был вопросом. — Ты злишься и тебе страшно. За меня?

Я нервно усмехнулась, передернув плечами.

— Тебя смущает, что я волнуюсь за тебя? Так я вообще человеколюбива.

— Нет. Не то. Ты… это странно.

И тут меня осенило:

— Ты почувствовал мои эмоции?

Он снова нахмурился.