Книга И оживут слова. Часть I, страница 114 – Наталья Способина

Альгидрас усмехнулся и потер нос, на носу осталось грязное пятно. Я не стала ему об этом говорить. Вместо этого сказала:

— Слушай. Голова лошади — это еще не все. Ты готов принимать подарки дальше?

Он шагнул назад так быстро, что уперся в перила:

— Что еще?

Я порылась в сумке и для начала вытащила кинжал. Я не знала, как управляться с боевыми кинжалами, да и боевой ли он был, если учесть, что в рукоять был вставлен камень, поэтому просто протянула ему кинжал рукоятью вперед, как мама учила меня с детства подавать режущие предметы.

Альгидрас застыл и какое-то время смотрел на кинжал, не отрываясь. Я уже начала волноваться, когда он вдруг глухо произнес:

— Нет.

— Что? Он не хванский? — растерялась я.

Он замотал головой.

— Хванский, только…

Он что-то произнес по-хвански, взглянув вверх, словно молитву вознес.

— Так. Просто скажи мне, что не так. Я пойму.

— Он дорого стоил. Ты его купила? — спросил он с сильным акцентом.

— Нет. У меня не хватило бы денег. Купец просил передать его тебе и попросить, чтобы твои Боги были добры к нему. Его имя Насим.

Альгидрас глубоко вздохнул и коротко приказал:

— Положи его на перила, лезвием от себя… и от меня.

Я удивленно вскинула брови, но комментировать не стала. Просто сделала, как он просил. Альгидрас произнес над кинжалом несколько слов медленно и четко и только потом взял его в руки. Я ожидала, что он, как это обычно делают персонажи в фильмах, проверит его на остроту, но он просто вертел его в руках, словно видел впервые.

— Почему ты не взял его из моих рук?

Он снова вздохнул и поднял голову. Улыбки как не бывало.

— Я не мог. Это ритуальный кинжал. Вместе с этим кинжалом женщина вручает мужчине всю себя без остатка. И если он его примет… Это перед Богами.

— Ой. Я не знала, — испуганно пробормотала я.

— Я понимаю. Потому и попросил его положить.

Кажется, Альгидрас был смущен не меньше меня.

— А теперь это не работает? Ну… то есть… я ведь не вручила тебе всю себя, так? Я же просто положила… — зачастила я.

Он резко замотал головой. Хотелось бы думать, что уверенно, а не отгоняя сомнения от всех присутствующих.

— А ты… Я понимаю, что не имею права спрашивать, но ты… принимал уже ритуальный кинжал?

Он на миг сморщил переносицу и только потом кивнул, не глядя на меня.

— Подожди, но… ты ведь говорил, что у тебя не было жены.

Мало того, что мне до сих пор восемнадцать лет казались весьма несолидным возрастом для брака, так он еще и сам говорил.

— Я и не говорю, что у меня была жена. Этот ритуал не имеет отношения к людскому союзу.

— Прости, я все равно не понимаю. Но мучить тебя мне неловко, — закончила я, понимая, что многое бы отдала сейчас, чтобы узнать подробности.

Альгидрас снова посмотрел на Серого, который опять принялся рыть громадную яму в земле. Клад он там ищет, что ли? Вот что с того, что я бы успела его помыть? Грязнуля лохматый!

— У многих народов есть ритуалы посвящения, ‒ медленно произнес Альгидрас, и я повернулась к нему: ‒ Мальчик становится мужчиной. У хванов это союз перед Богами со жрицей.

Боже, как неловко-то вышло. Вот куда любопытство меня завело. Я поплотнее закуталась в шаль, кашлянула, а он продолжал, словно не замечая моего смущения:

— Нож — часть ритуала. Женщина вручает себя своему мужчине.

Теперь настала моя очередь неловко тереть нос.

— А жрица одна для всех?

Альгидрас как-то странно отреагировал на мой вопрос. Он не то чтобы дернулся, но весь словно напрягся. При этом я вдруг поняла, что вообще не чувствую сегодня его эмоций. Все-таки он как-то научился закрываться.

— Несколько, — размыто ответил он.

— Понятно.

Мы замолчали. Альгидрас внимательно разглядывал Серого, который был похож на домашнего питомца голема, а я думала о том, что жрица — это же не жена. Это славно. Потому что в момент, когда Альгидрас ответил, что использовал ритуальный нож, я вдруг поняла, что чувствую что-то подозрительно похожее на ревность. Когда он сутки назад скороговоркой перечислял мне факты своей биографии, в которых звучало: жены нет, детей тоже, равно как и невесты, я почувствовала смутное удовлетворение. Тогда я не придала этому значения, но сейчас, когда в истории появилась женщина, которая могла бы многое для него значить, я напряглась не на шутку.

Славно, что все так разрешилось. Жрица. Обряд. Его же все проходят. Я покосилась на хванца, скользнув взглядом по закушенной в задумчивости губе. Интересно, а он целовался со жрицей? Это входит в часть обряда? Или же нет? Ведь, если допустить, что он не врет, кроме этой самой обрядовой жрицы, у него не было никаких серьезных отношений. Потому что вдруг оказалось, что он не любимый младший сын старосты, а ребенок, рожденный против всех законов и принятый в семью от безысходности. Вряд ли он был любимцем девушек. Мне было неловко за такие нелепые мысли, но при этом я понимала, что если всерьез начну обдумывать все то, что сегодня узнала, то скоро свихнусь. Я не могла принимать смерть и боль так обыденно, как делали это они, и не была уверена, что когда-нибудь смогу. Потому и думала обо всяких глупостях, цепляясь за них с упорством помешанной.

— Миролюб сказал, что ты хорошо владеешь ножом, — проговорила я. — Ты тоже сказал, что Харим тебя научил, почему же свирские воины говорят, что ты плох в бою?

Альгидрас вынырнул из задумчивости и посмотрел на меня, а я поняла, что ляпнула.

— То есть, я хотела сказать, что они так… про ближний бой. Прости.

Альгидрас неожиданно усмехнулся:

— Ну так они правы. Я и правда не боец. Я хорошо стреляю из лука. Но это бой на расстоянии. В ближнем бою здесь бьются на мечах, топорах или кулаках. От ножа против кольчуги пользы чуть. Есть неприкрытые места: запястья, ноги, лицо. Но то на словах. На деле же — лишь метнуть. Это тоже издали. Для топора и меча во мне нет ни роста, ни силы. Я, наверно, что-то смогу, но на деле, думаю: я вправду худший воин из дружины Радимира.

— Ты не обиделся?

— На правду?

— А у меня еще для тебя кое-что есть, — решила я сменить тему.

Альгидрас нервно рассмеялся и пробормотал по-хвански что-то рифмованное.

За последние полчаса я слышала больше хванской речи, чем за все эти недели.

— Что ты сейчас сказал?

— Детская потешка. В ней обращаются к духу Моря, чтобы он успокоил волны, и они перестали выбрасывать на берег сокровища.

Я улыбнулась.