Книга Халхин-Гол. Первая победа Жукова, страница 24 – Владимир Першанин

– Товарищ старший лейтенант, я вечерком часа на два хочу отлучиться.

– В госпиталь, что ли, с собой бы взял. Тоскливо по вечерам. Глядишь, с девкой какой-нибудь познакомил бы. Ты же в госпитале свой человек.

Меньше всего Василий хотел провести вечер в компании со своим непредсказуемым командиром. Что от него ждать, особенно если выпьет? К сожалению, друзьями за год совместной службы они так и не стали, хотя прошли вместе бои. Видно, слишком разные люди. Не возьмёшь с собой – надуется. Ну и хрен с ним.

– Девушек там мало. У каждой жених или приятель.

– А ты кем своей Татьяне приходишься? Женихом или приятелем?

– Не так давно мы знакомы. Видно будет.

– Ну-ну, – меняя тон, сказал Назаренко. – Ты, значит, смоешься, а в роте кто-то из зелёных лейтенантов останется.

– Я останусь.

– Не кипятись. Отпущу хоть на всю ночь. Кстати, как тебе молодые взводные?

– Я сам такой же взводный. Не мне их оценивать.

– Брось, Василий. На кого, кроме тебя, мне надеяться?

– Иван Сорокин – старательный парень. Логунов – тот посложнее. Показать себя рвётся, верхушек нахватался. Но грамотный и тоже старается. В сложной ситуации за ним глаз да глаз нужен.

– Может и так. Я Логунову уже выговаривал за лишнюю болтовню. Ладно, шагай к Татьяне. К подъёму возвращайся. 

* * *

Двадцатилетнему лейтенанту Ване Сорокину, как и большинству сельских ребят того поколения, досталась нелёгкая жизнь. Был он родом из глухой деревеньки Дворянская Мыза на юге Саратовской области. Рядом протекала речка Дворянка. Наверное, только из-за отдалённости не переименовали после революции деревню со «старорежимным» названием. А жителей Дворянской Мызы, словно в насмешку, именовали «дворянами».

– Ну как урожай, дворяне?

– Хлеб опять выгорел, а картошка и тыквы уродились.

– Хорошо живёте!

– Лучше некуда.

– Да у тебя штаны новые.

– А как же! Из мешковины, славно продувает. Хозяйство не преет.

В голодном двадцать первом году, когда Поволжье накрыла засуха, в семье Сорокиных умерли от недоедания двое малых детей. Бесследно пропала сестра – подозревали, что её выкрали и съели.

Двухлетнего Ваню и старшего брата выходили дед с бабкой, много чего повидавшие на своём веку.

Хорошо зная степь, выливали из нор сусликов. В пересыхающих озёрах дёргали съедобные коренья, ловили корзиной карасей, забившихся в ил. В семье их добыча была основной пищей. Крошечные тушки степных грызунов, суслиный жир, которым поили обоих братьев. Уха из карасей без картошки, но с кореньями и зеленью.

Выжили. Потом мать родила ещё двоих девочек, стало налаживаться хозяйство. Но в двадцать девятом году пришла коллективизация. В Дворянской Мызе люди никогда богатыми не были. Те, кто работал, с трудом дотягивали до среднего уровня – хлеба до нового урожая хватало, одёжка имелась, корова молочная, а кто-то и лошадь покупал.

Колхоз снова порушил у многих жизнь. Лошадей и коров отобрали в общее стадо, где они хирели и умирали от плохого ухода. Бабы плакали, семьи теряли интерес к труду, за который почти ничего не платили.

Мать, отец, дед с бабкой упорно пытались выбраться из нищеты, дать детям образование. С нормальной жизнью не получалось, хотя в колхозе работали и немалое огородное хозяйство вели. Но детям какое-то образование дали.

Ваня со старшим братом, а позже и сестрёнки ходили в школу-семилетку за восемь вёрст в центральную усадьбу.

Брат, так и не получив паспорта, сбежал из колхоза. Добрался пешком до Сталинграда, где устроился на тракторный завод. Первые годы родителям ничего не писал, боялся, что силком вернут в колхоз. Затем, когда получил специальность, паспорт и женился, стал присылать письма, даже звал к себе Ваню. «В городе жить можно, кругом магазины и асфальт. Сахару хватает, а за мясной обед в рабочей столовке всего копеек шестьдесят платишь. Приезжай, помогу устроиться на наш завод».

Ваня Сорокин выбрал другой путь. Со второй попытки поступил в Саратовское военное училище. Вначале брать не хотели – мелкий ростом, щуплый, а Красной Армии нужны сильные бойцы.

Ваня Сорокин доказал, что бегает и подтягивается на турнике лучше многих. Комсомолец, да ещё из бедняцкой семьи. В тридцать седьмом году, когда шла чистка в армии, ребят с таким происхождением зачисляли в училище охотно. Сельский пролетарий ценился выше, чем интеллигенция.

В училище познакомился с Сергеем Логуновым, который закончил десятилетку в Саратове. Подружились. Сергей, более самолюбивый, видел себя большим командиром. Предложил Ване и ещё нескольким курсантам сдать выпускные экзамены досрочно и подать рапорта о направлении на Дальний Восток.

– Только там себя можно проявить, – убеждал он приятелей. – В Испании война кончилась, загонят нас куда-нибудь в глухой гарнизон, а на Дальнем Востоке японцы снова шебуршатся, не миновать стычек, а то и войны.

Иван Сорокин жил более приземлёнными категориями. Дед, прошедший две войны, учил: «От службы не беги, но и не напрашивайся». Не слишком улыбалась перспектива ехать в непонятную даль. Но Серёга умел убеждать, а начальство инициативу курсантов поддержало.

Группа добровольцев сдала экзамены успешно, преподаватели к мелочам не придирались. Молодым лейтенантам выдали пошитую на заказ форму, новенькие «Наганы» и приличную сумму денег, часть из которых Ваня переслал родителям, чем вызвал смех у Сергея Логунова.

– Ты же теперь командир! Тебе самому деньги нужны. Хороший костюм купить, часы… на женщин оставить.

– На каких женщин? – не понял Ваня.

– На красивых! Ладно, позже поймёшь.

До Читы ехали на скором поезде, заняв два четырёхместных купе. Роскошная обстановка в вагоне ошеломила Ваню. Абажур на столике, хрустящие свежие простыни, ковровая дорожка через весь вагон. Мягкие откидные сиденья в коридоре, где можно курить, глядя в окно.

Проводник предложил чай, но старший группы Сергей Логунов отмахнулся.

– Успеем. Отъезд надо отметить.

– Как скажете, товарищи командиры, – почтительно ответил проводник.

За окном мелькали удивительные картины. Уральские горы, быстрые речки, затем пошла тайга. На станциях продавали разную вкуснятину: кедровые орехи, диковинную вяленую и копчёную рыбу, домашнюю ветчину. Ваня, не выдержав, купил большую жареную курицу, золотистую от жира, и торжественно принёс её в купе.

За Уралом люди жили богаче. В его семье кур никогда не жарили. Сначала варили суп из крылышек, головы, потрохов, а остальные куски растягивали ещё на два чугунка супа-щербы. Каждому доставалось по крохотному кусочку разваренного мяса.

Курицу разломили на ломти и с аппетитом подмели под холодную водку. Проводник приносил горячий крепкий чай в стаканах с красивыми металлическими подстаканниками. Такого чая в Дворянской Мызе не водилось. Сахар мать делила мелкими кусочками, раскалывая сахарную головку щипцами, а крошки слизывали самые младшие в семье.